Старый боярин Третьяк Борисович ожидал Константина в горнице. Умные, глубоко запавшие глаза его были невеселы. Косой солнечный луч из узкого окна падал на сгорбленную спину. Какие думы одолевали старого боярина? Может, вспоминая ушедшие дни, видел себя воином, когда молодая кровь играла в жилах, звенел меч в отчаянных битвах с врагами, может, видел порубленного в схватке побратима своего князя Олега Святославовича Курского, кому дал обет: заботиться о его малолетней дочери Марине. Во время княжеской распри привез он тогда Марину в родовую вотчину Гвоздево, что в пятнадцати верстах от Ростова. Оберегал, холил, а потом выдал ее за ярославского князя Всеволода Константиновича. К тому времени закончилась распря, затеянная великим князем владимирским Юрием Всеволодовичем, было всеобщее примирение. Но так прикипела душа к воспитаннице, что сам пошел на службу к ярославскому князю, стал ближним боярином, первым советчиком. Здесь и состарился. Теперь вот оберегает младшенького сына Марины Олеговны — князя Константина. Разумен, ничего не скажешь, но и своенравен, вспыльчив и непоседливости великой: нет той степенности, какая у князя должна быть. Молоденек еще, сначала решит, после подумает, и то не всегда, не. любит пересматривать свои решения. Намедни засадил в поруб боярина Лазуту и держит там; пусть, дескать, опомнится, охолонет от жадности своей. А дело самое обычное: прибрал Лазута за долги деревеньку у сродственницы своей вдовы Матрены. Кто их там разберет, небось в самом деле муж Матрены остался должен боярину. Суд беспристрастный, спору нет, учинить следует, но держать боярина в порубе негоже, пересуды идут. Родовитый муж Тимофей Андреев просил за Лазуту: нехорошо, мол, позорить высоких людей, зазорно. Куда там! Князь Константин, не дослушав, отмахнулся: пусть сидит до сроку, собьет спесь. А когда срок? Послал будто тиуна чинить дознание. А когда он учинит?
Тяжелые думы тяготили старого боярина: «Своенравен, непоседлив князюшка. Может, по молодости?»
Вот и сейчас: не вошел — стремительно ворвался в палату, ворот рубахи на петельки не застегнут, волосы взъерошены, — и сразу нетерпеливо:
— Где купец?
— Будь здоров, княже, — мягко укорил Третьяк Борисович. — Виделись ли сегодня, запамятовал?
— Будь здоров, боярин-батюшка. — Константин блеснул зубами в улыбке, сел рядом на широкую лавку, покрытую мягким ковром. — Что сумрачен с утра? Али обидели тебя чем?
— Обид нет, чему мне обижаться, — слукавил Третьяк Борисович: на деле очень уж хотелось большей почтительности от молодого князя. Вздохнул: «Почтительность, она приходит с годами, когда всего перевидаешь». Поднял на Константина не по-старчески зоркие глаза: — О купце твоя забота, внучек? Похвально… Ну так поспрашивал я того купца. Олуха, работника его, тоже поспрошал. Несусвет какой-то в речах.
— Что же они говорят, боярин-батюшка? — заинтересовался Константин. — В чем несусвет?
— Темное дело… Работнику больше поверил. В нижней избе они. Сам попытайся дознаться.
Пошли в нижнюю избу — подклет. В углу на лавке увидел Константин лежавшего человека — белое, без кровинки, лицо, глаза, воспаленные лихорадкой. Человек дернулся, пытаясь встать, но только застонал.
— Лежи, — остановил его Константин. Подвинул легкое креслице поближе, сел. Третьяк Борисович опустился на лавку — из-за грузности своей побаивался креслиц.
— Прости, княже господине, что видишь меня таким, — слабо сказал купец. — Не чаял…
— Рассказывай.
— Да что же… — Купец с трудом, напрягаясь, все же сел, привалился спиной к стене. — Ростовский я. Почитай, все меня в Ростове Великом знают. Семен Кудимов… Шел с низу Волги от булгар, вез узорчатые ткани да так, по мелочи… Торопился по малой воде добраться домой. Притомились, заночевали, не дойдя Ярославля. На берегу ночевали — беда наша. Гадали, утречком по холодку войдем в Которосль, а там уж и дом рядом. Да и случилась такая напасть… Монах, княже, был среди них, он меня полоснул…
Князь даже рот приоткрыл, удивившись.
— У тебя в голове помутилось, лихоманка от боли, — сказал с сочувствием Константин. — Видано ли это, чтобы чернец с шатучими татями заодно?
— Верь, княже, черная ряса на ем. Хотя и темно было, разглядел.
Константин с сомнением покачал головой, взглянул на боярина.
— И мне так говорил, — сказал Третьяк Борисович.
— Работник где твой? Хочу от него услышать. Эй, кто там?
В двери показался княжеский ближний дружинник Данила Белозерец.