— Пошлем им такую грамоту с человеком: он объяснит, скажет, где ударить по взбесившимся. Пусть только город не грабят, а дары дадим великие, не обедняем.
Так говорил Тимофей Андреев и все косился в угол, где сидела княгиня Ксения, безмолвная, тихая.
— Мать-княгиня, одобрения твоего хотим слышать. Молви!
— Говорите, бояре.
— Вот что мы надумали, мать-княгиня. Есть у нас верный человек — Юрок Лазута. Обозлен он и оскорблен князем. Ему пойти с грамотой нашей.
Лазута нервно поежился: «Где опаснее, там я, Юрок. Небось сам, старый боров, не пойдешь, в стороне останешься, если что…»
Расходились поздно. Не у всех было хорошо на душе. Но что скажешь — свое добро берегли, и Ксения тут, наверняка ей быть великой княгиней; со свету сживет— не согласись только.
В тот же вечер…
В раскрытое оконце Константин смотрел на затихающий дождь. Было хорошо, покойно на сердце: он все предусмотрел, обдумал, воинство у него собралось внушительное, только уж разве тьма-тьмущая навалится — тогда не выстоять. Но верил он, что неоткуда им взять большой рати. «Не так-то легко будет справиться с нами».
Шорох легких шагов заставил его обернуться. Увидел девушку. Она с испугом глянула на него, хотела поспешно уйти.
— А, это ты? — заговорил он. — Тебя зовут Росинкой? Красивое имя. Подожди, не убегай. Побудь со мной.
Константин шагнул к ней, робко дотронулся до ее руки и почувствовал, будто ожог прошел по телу. Ему стало неловко за это неосознанное прикосновение к ней, лицо запылало стыдом; переминался и не знал, как дальше быть. Ругнул себя; «Вот дурень, с девушкой даже поговорить не умею». Он, не знавший любви, не подозревал, что зародившееся с первой встречи чувство к ней было заметно по его глазам, по всему его поведению, но она, более чуткая, как каждая женщина, все поняла, ей стало тревожно.
— Князь, умоляю, — со страхом прошептала она. — Пойду я.
— Мой боярин вещает: последняя ночь у меня. Тебе меня не жалко?
— Князь, что ты говоришь! Жить тебе до тех лет, до каких дожил твой боярин.
— Почему ты меня пугаешься? — одним движением он вдруг поднял ее на руки.
— Бог не простит мне. Князь, умоляю…
3
Утром из Владимира прискакал молодой дружинник Топорок. На княжеском дворе соскочил с потного коня, всполошенно гаркнул:
— Идут!
— Где идут? Сколько?
— Сотен шесть-семь, если не поболе. Главный — тот самый мурза. Впереди идет — ну, которого мы из города выгнали, — Бурытай. Китаты, баскака, войска. Еще ждать надо, еще подойдут. Готовьтесь!
— Ты мне бабьи крики не разводи! — Данила Белозерец, только что вернувшийся с холма, где осматривал, как располагаются ратники, строятся засеки, сунул под нос гонца кулак. — Сатана! Опомнись и рассказывай. — Потащил ошалевшего Топорка к князю, приговаривая: — На язык пошлин нет, что хочет, то и лопочет. Накостылять бы тебе при всех. От кого гонцом послан, тому и рассказывать надобно. Учу, учу тебя, олуха, никакой пользы.
— Дык ведь не скрываясь они идут, — шмыгая, оправдывался Топорок. — Деревни, что по дороге попадаются, палят. Дымы кругом.
— Вот прогоним татарву, опять тебя в стадо отправлю коров пасти. Насколько опередил-то их?
— Они особо не торопятся, в деревнях застревают. Может, к вечеру подойдут, может завтрашним утром.
— Ладно, посиди здесь, в сенях. Позову.
У князя Данила застал кузнеца Дементия. Сидел тут и боярин Третьяк Борисович.
Кузнец пришел в княжеские покои с кожаной сумкой, высыпал на лавку странной формы железные шипы.
— Князь, вот подбрось любой из них, один заостренный шип всегда будет сверху.
— Что это? — удивился Константин. — Забав тебе недостает?
Но Третьяк Борисович к изделиям кузнеца отнесся серьезно:
— С давних пор известны такие поделки. Помогают, особенно когда хочешь оторваться от погони. Под копыта лошадей бросают их.
— Лошадей калечат? — неодобрительно заметил князь.
— Себя спасают.
— Нам-то зачем? Куда убегать собрались?
В это время и зашел Данила.
— Ты видел такие штуки? — указал ему князь на шипы.
— Видеть не видел, а слыхал про них. «Чесноком» называются. Разбойнички ими частенько пользуются, когда удирают с добычей. Чтоб не догнали. И для засад подходят. Могут пригодиться, княже.
— Ну, не знаю.
— Константин Всеволодович, гонец из Владимира прибыл. Уже идут. И много. Подробностей еще не спрашивал.
Позвали Топорка.
— Я не мог сосчитать — отрядами они идут. Но прикинул: сотен шесть-семь будет.