В голосе Никиты прозвучала чисто юношеская, даже детская наивная надежда – она умилила военачальника. Тот похлопал его по плечу и показал рукой на обратную дорогу.
Глава тринадцатая – о том, что получается как всегда
Через пару дней, когда первое задание Тухачевского было выполнено и на берегу речки Ирки появился первый концлагерь для заложников из числа мирного населения, в Козлов в помощь командарму приехал сотрудник Главного управления РККА Николай Евгеньевич Какурин. Так вышло, что Никита стал свидетелем встречи Михаила Николаевича и Какурина.
В кабинет Тухачевского в здании горсовета, временно переоборудованного под штаб ведения боевых действий, вошел подтянутый, с очевидно бросающейся в глаза армейской выправкой и старорежимными усами человек в форме комдива. Бравый шаг и дежурно приподнятое настроение выдавали в нем отставного офицера царской армии – так и было, Николай Евгеньевич служил чуть ли не в одном полку с Тухачевским, и этим и объяснялась теплая встреча двух боевых товарищей.
– Знакомься, Никита, – улыбаясь, говорил будущий маршал. – Николай Евгеньевич Какурин, крупнейший, я не боюсь этого слова, крупнейший в РСФСР военный теоретик и историк. Старая гвардия, как говорится…
– Очень приятно.
– Вот, Николай Евгеньевич, объясните-ка молодому человеку с научной точки зрения необходимость концлагерей для содержания там заложников из числа мирного населения.
– Охотно, – Какурин вел себя как истый царский офицер. Войдя в кабинет, сразу бросил на стол фуражку, удобно уселся и стал хлебать чай из кружки, периодически воздевая палец к небу и тем самым как бы поучая своего юного подчиненного. – Страшно себе представить, на что это мирное, как Вы тут говорите, население, способно. Молодой человек, по всей видимости, не принимал участия в Гражданской войне и не знает, что вытворяло «мирное население» и со своими противниками с оружием в руках, и с таким же мирным населением. Я даже не буду рассказывать о нечеловеческих пытках, которые применялись в то время. Я скажу лишь вот о чем. Ни у кого из этих людей, отстаивающих ныне, как они утверждают, свой кусок хлеба, его, этого своего куска, никогда и не было. Они всю жизнь были крепостными, батраками, – в общем, кем угодно, только никак не крупными землевладельцами. Пришла новая власть и в качестве средства повышения собственной популярности – я говорю о Временном правительстве – предложила конфискацию помещичьих земель. Иными словами, к ним в руки перешло то, что никогда им не принадлежало – ни по людскому закону, ни по божескому. Ясное дело, что они сразу ухватились за идею новой власти и с нечеловеческой жестокостью стерли в порошок и императорскую армию, и царя, и все, что хоть немного напоминало им о прошлой жизни. И вот – делая это, они всерьез верили, что это навсегда. Что чужое станет твоим по праву силы и не найдется никакой другой силы, способной отнять у тебя даже не захваченную бессовестно землю – а всего лишь плоды этого бессовестного захвата. То, чего у тебя никогда и не было – это, можно сказать, благодать Божья. И вдумайтесь опять же – они негодуют на то, что у них отнимают отнятое ими же у помещиков еще вчера. Потому никакой жалости к ним проявлять не следует. Они всегда подчинялись власти силы, а вернее, силе власти. И потому если сегодня власть требует отдать хлеб – значит, надо его отдать. Хотя бы в виде исторической компенсации за то зло, которое они уже причинили своей Родине и ее народу. Не согласны?
– Не в этом дело. Вы во многом правы. Меня несколько угнетает сама идея заложничества. Этим мы только взбесим воюющие части.
– Хорошо, тогда посмотрите на проблему иначе. Вам же наверняка известно, что в годы Гражданской войны это было одно из самых действенных средств воздействия на противника.
– Но в годы Гражданской войны это ни к чему, кроме как к озлоблению сторон, не вело!
– Именно. Потому они должны помнить, что, если власть берет заложников, значит, настроена серьезно, и всякое противодействие с их стороны приведет к нашему озлоблению в большей степени. Полагаю, историческая память сыграет свою роль – они помнят, как лилась кровь мирного населения тогда, и не захотят повторения этого. Конечно, многие разозлятся, но кто-то и бросит оружие, уверяю Вас. Потому помимо концлагерей, мы планируем еще и боевую операцию, для участия в которой я и приехал.
Оставшись не удовлетворен разговором, Никита побрел по коридору горсовета, где случайно наткнулся на прогуливавшегося Ягоду.
– Здравствуйте, Генрих Григорьевич. Как освоились на новом месте?