– Да о ком ты говоришь?! – Иона Якир был несколько недалеким человеком. Алкоголь сделал свое дело, и он не всегда понимал завуалированный язык маршала.
– О Сталине.
Гробовое молчание повисло в кабинете Тухачевского.
– А он, что, предатель?
– Вот, – Тухачевский достал из ящика стола папку, принесенную ему вчера Балицким. – Личное дело агента охранки Иосифа Джугашвили. Тут все – и донесения, и рапорты руководителей жандармских отделений, и много всего…
– Ну так это немедленно необходимо передать в ЦК!
– Ну да. Чтобы на завтра эта папка оказалась в печке, а мы с вами возле стенки! Не помните суд 1918 года, когда он Рыкову обвинения бросил?
– Или Рыков ему…
– Так или иначе – где теперь Рыков? На том свете. Равно как и Ягода, который начинал раскручивать этот кровавый маховик после убийства Кирова. Равно как и Миша Фрунзе – наш с Вами товарищ, который ее вчера с нами вместе армию строил. Перешел дорогу усатому – и скончался при операции необъяснимым образом…
15 лет, проведенные вдали от своего места пребывания, несколько выветрили из головы Никиты тот объем исторических знаний, что дал ему университет. Однако, он еще помнил ставшую в последние десятилетия ХХ века официальной версию – Михаил Фрунзе, отец-основатель РККА, крупнейший военачальник (которого нынешний Никита запомнил по встрече в его кабинете в Москве в 1920 году) был фактически зарезан во время операции по удалению аппендикса в 1925 году.
Тухачевский продолжал:
– Передать папку в ЦК – означает подписать смертный приговор, навсегда оставить наших людей в заблуждении, а также поставить под удар страну. Припрет его немец – он всех с потрохами сдаст…
Папка пошла по рукам гостей кабинета и следующие 15 минут все просидели в полной тишине. Нарушить ее решился Никита Савонин.
– Что же делать, товарищ маршал?
– Выход только один – воспользоваться международной ситуацией и переломить ход истории в свою пользу.
– Это как? Переворот?
– Можете назвать это как угодно, я вижу в этом спасение страны от потенциального краха в неизбежно надвигающейся войне.
– Но как?! – округлил глаза Гамарник. – Что для этого придется сделать?
– Поднять в ружье подконтрольные нам войска и по команде произвести решительные действия в направлении Кремля.
– А с ним… что делать?
– По закону военного времени.
– Как ты себе это представляешь?! – не унимался Ян Борисович. – Солдаты должны будут стрелять в того, кого уже 15 лет считают вождем и преемником Ленина?
– Ильич тоже пришел к власти в результате переворота, раз на то пошло, и по его команде вчера верные царю войска грабили дворцы, дезертировали и убивали своих же офицеров. Мы были на той войне и хорошо все помним, не правда ли?!
– Ну это допустим. Но существует же и оборотная сторона медали. Со дня Октября прошло всего 20 лет, еще очень свежа память всех, кто хоть косвенно был его свидетелем. Власть не продержалась 20 лет. Ты не боишься того, что тот, кому в руку ты сейчас вложишь штык против Сталина, уже завтра потеряет ощущение стабильности, почву под ногами, и направит этот же штык против тебя?! Где гарантии того, что те, чьими руками ты планируешь осуществить задуманное, сохранят верность новому партийному руководству во что бы то ни стало?!
– Есть такие гарантии, – Тухачевский лукаво посмотрел в сторону Савонина.
– Ну тогда расскажи всем присутствующим. А то получается, что ты отдаешь нам команды, а полностью боевой задачи не раскрываешь. Так командиры не поступают!
– Товарищи офицеры, мы с товарищем Савониным удалимся на минутку, а вы пока обсудите будущий состав правительства, – и Тухачевский увлек Никиту за собой в соседнюю комнату.
– Что Вы задумали, Михаил Николаевич?
– Ты тамбовские события хорошо помнишь?
– Такое не забывается.
– Значит, помнишь, как Антонов вмиг целую губернию в ружье поднял? Тем более, все это происходило на твоих глазах.
Никита побелел.
– Да Вы что…
– А то. Рецепты и основного и отворотного зелья отец Токмакова мне перед смертью… кхм… как бы это помягче обозначить… завещал…
– И как Вы видите развитие событий?
– А очень просто. Основную движущую силу опоим, их руками все сделаем. А потом – как тогда, под Тамбовом, бац – и ни одной живой души. И ни одного свидетеля, и мешать нам некому. Ведь для организации переворота не так много и надо – если знаешь, Ильич в 17-ом из нескольких взводов пьяных матросов тут такой кордебалет устроил, который уже 20 лет не забывается ни здесь, ни за рубежом… В остальном товарищи сделают свое дело – там, на местах, в Киеве и в Минске, не говоря уж про более отдаленные территории, не прозвучит ни единого выстрела. Просто повышенная боевая готовность, учения или что там еще придумать можно для отвода глаз. Мы сделаем все здесь. Причем тоже без единого следа. Понимаешь?