Только неподалёку от Яйлю я понял, что Илюшка не старичок, а мальчишка. Он увидел марала, который казался маленькой коричневой фигуркой под высоким и лысым гольцом, почти у самого голубого неба. Увидел, свалился с кормы и готов был выскочить на берег и ползти на брюхе к этому благородному оленю — могучему и недоступному, осторожному и стремительному, с ветвистой короной на красивой, словно точёной голове. И насмотреться, только насмотреться, чтобы все ребята в Артыбаше лопались от зависти, когда Илюшка будет рассказывать о встрече с маралом!
Но красавец марал был очень далеко. И Илюшка только дико свистнул в пальцы, как Соловей-разбойник в старых сказках. Олень повёл рогами и отвернулся, показав нам белую салфетку на кру́пе.
— Знаешь, что он подумал? — спросил я Илюшку.
— Нет!
— «Что мне до какого-то Илюшки! И пусть себе плывёт этот свистун в лодчонке, крохотной, как ореховая скорлупа. И пусть внимательно следит за белой тряпкой, за парусом. А то он рассвистелся на всю тайгу, а лодку относит к другому берегу». Шкоты на правую! — крикнул я во все лёгкие.
Илюшка ухватился за верёвку, чтобы подтянуть нижний правый конец паруса и повернуть нос лодки влево.
Ночевали мы в заливе Камга. Илюшка наловил рыбы, и у нас была уха и чай с мёдом.
Мы сидели у костра при звёздах, а потом при луне, которая показалась из-за гор. Илюшка сказал:
— Вот и луна повисла на дне неба.
— Как это — на дне?
— Небо, по-нашему, — большой перевёрнутый котёл. Так и во всех сказках говорится.
— А ты и сказки знаешь?
— Да.
— Ну расскажи хоть одну. Ночь такая, что только сказки слушать.
Илюшка сел поудобнее, поджав под себя ноги. Чёрные глаза его лукаво поблёскивали.
— Про сороку, что ли?.. Сядет она на землю клевать и всё головой вертит: клюнет — и оглянется. Почему это так? Не знаете?
— Наверно, боится: у неё кругом враги.
— А вот и нет! Это от павлина!
— Это как же так?
— Точно! От павлина! Давно это было, однако. Решили птицы женить павлина. Он у них начальником был. Кого только не покажут павлину, всё ему не нравится: синица — мала, кедровка — худа, кукушка — скучна, только и знает своё «ку-ку» да любит яйца в чужие гнёзда класть. Выбрал павлин сороку. Она такая весёлая да развесёлая, знай себе целый день стрекочет.
Женился павлин и решил свою сороку одеть побогаче. Выщипал у себя на груди самые что ни на есть красивые зеленые перья, отдал их жене, чтоб носила на хвосте да на спине. С тех пор и стала сорока чёрная и белая, да ещё зелёная.
Только видит павлин, что жена его по дому ничего не делает: хлеб не печёт, бельё не стирает. Утром улетит куда-то, весь день пропадает, возвращается поздно вечером.
Спросит её павлин рано утром:
«Куда спешишь?»
«Куда хочу!»
Спросит её павлин вечером:
«Где была?»
«Где хотела!»
И задумал павлин проверить, куда это летает его длиннохвостая. Полетел за ней тайно. Видит: села она на помойку возле избы и отбросы клюёт, словно ей дома добра мало.
Озлился павлин и закричал:
«И не стыдно тебе? Сейчас же домой лети!»
А сорока даже глазом не повела.
Подскочил тут к ней павлин да как стукнет клювом по голове!
«Больше, говорит, ты мне не жена!»
С тех пор вот сорока, когда в отбросах копается, всё головой вертит и детям наказывает:
«Клюньте да оглянитесь, не то павлин прилетит, по голове стукнет!»
— Интересно! У нас нет такой сказки.
— Я и говорил, что из-за павлина, а вы не верили.
Илюшка подумал и задал другой вопрос:
— А почему у бурундука на спине пять чёрных полос? Видели бурундука?
— Видел.
— Почему эти полоски?
— Чтобы он в тайге мог лучше скрываться.
— А вот и нет. Это медведь сделал!
— Ну-ну, расскажи!
— Жил-был медведь, большой и старый. И нашёл он на опушке кедр — толстый, в шесть обхватов. И семян на нём было мешка два.
Наелся медведь досыта и улёгся под деревом. Под таким-то кедром как хорошо! Солнце припекает, а тут тень. Дождь идёт — под ветвями сухо. Отоспался медведь и решил: «На тот год опять приду сюда осенью. Всем зверям, всем птицам скажу, чтобы семян тут не брали: мой кедр!»
Ну, и сказал. И все в точности его наказ исполнили. А пришёл медведь в другой раз — на кедре ни семечка: неурожай был.
«Эхма-а! — вздохнул медведь. — Куда же, однако, податься старому?»