– Но если проблему решает только обнуление, его пришлось бы периодически повторять. А перезагрузка, насколько я знаю, была всего одна.
– Одна, – согласился КуДзу. – Я же говорю – мир изменился. Теперь не нужны даже списки грехов, теперь преступными стали сами свойства человеческой натуры. Мысли, намерения, влечения.
– Но это же абсурд! – не поверил Серфер. – Как можно карать за мысли?
КуДзу посмотрел на него со снисходительностью взрослого, вынужденного объяснять ребенку самые элементарные вещи.
– Ну, например – ты представлял когда-нибудь своих одноклассниц голыми?
Серфер покраснел и промолчал.
– А теперь подумай, как это можно квалифицировать согласно Моральному Кодексу. Прикинул?
– Но это же… Только в голове! – начал Серфер.
– А голова-то прозрачная! – закончил КуДзу. – Это тоже старая история. Когда-то в одной части света гомосексуалистов всячески опекали, а в другой преследовали и могли даже приговорить к смерти. И они, естественно, стали бежать оттуда, где им плохо, туда, где хорошо. Но чтобы получить статус беженца, им надо было доказать свою гомосексуальность. Пройти специально разработанный тест. Потом эту практику сочли унизительной и отменили. Но тест к тому времени проверили, обкатали и спрятали под сукно. Постепенно там накопилось множество тестов, раскрывающих различные склонности человека, в основном сексуальные и агрессивные. Полный оперативный набор. Собрать его, кстати, было непросто – люди в те времена первертов не жаловали, и те предпочитали не афишировать свои наклонности. Пришлось насильственно вводить политику гипертолерантности и давать сексуальным меньшинствам особые привилегии, недоступные остальным. По сути, меньшинства стали элитными вип-группами, диктующими всему обществу свое понимание правил поведения. А когда перверсная ориентация стала давать ощутимые социальные преимущества, начались и массовые каминг-ауты; так появилась широкая база для исследований в этой области. Одновременно в среде сексменьшинств усиленно насаждалась идея, что они принципиально «иные», что их ориентация обусловлена исключительно их соматической предрасположенностью, и ни в коем случае не влиянием среды. Но аргументов у этой теории постоянно не хватало, поэтому перверты всегда с радостью шли навстречу ученым; они готовы были пройти любые тесты для получения «окончательного» доказательства. Чем это закончилось, тебе, надеюсь, известно. Сегодня любая сексуальная девиация является серьезным преступлением, Кодекс определяет это совершенно однозначно. То, что Федерация не карает всех преступников, ничего не значит – в любой момент она может взять в оборот любого из своих граждан. И все они каждую секунду помнят о том, что постоянно живут под дамокловым мечом собственных грехов.
– А какое отношение это имеет… – начал Серфер, но КуДзу перебил его:
– Ты думаешь, это касается только явных первертов и явных преступников? Как бы не так! В каждом из нас живет масса антисоциальных склонностей, которые мы подавляем почти автоматически. Но комплексное сканирование выявляет их без проблем, причем у любого человека. Согласно нашему Кодексу, сегодня каждый греховен, мерзостен и преступен. По определению. Невиновных нет – есть лишь непротестированные. Вернее, сейчас и непротестированных уже не осталось.
– Но я ничего об этом не знаю! – возмутился Серфер. – Какой же я преступник?
– Тебя это просто еще не коснулось, – мягко возразил КуДзу, – и у тебя впереди еще три года счастливого неведения – до совершеннолетия. Наслаждайся, пока есть возможность.
– Но как же так можно… Винить за скрытые склонности? Выворачивать человека наизнанку – это же еще разрушительнее для психики!
– Верно, – согласился КуДзу, – с тех пор все стало только хуже. Но после перезагрузки химия шагнула далеко вперед. Препараты стали гораздо эффективнее. Теперь тревожность купируется на корню. А вина остается.
15 лет 24 дня, вечер
Серфер вспомнил свой сон про Гулю, вспомнил свои мимолетные эротические фантазии – и внутри у него все сжалось от тоскливой безысходности. Конечно, как воспитанный и ответственный гражданин, он гасил эти фантазии в зародыше; но они были, и он прекрасно осознавал всю их аморальность. Только он считал их своей постыдной тайной, надежно скрытой от всех – а оказалось, что система легко снимает любые покровы. Это было невыносимо.
Я настоящий преступник, – подумал Серфер, – уже сейчас. Где те три беззаботных года, что обещал КуДзу; я уже подранок, трясущийся в ожидании настигающей погони. И ничего тут не исправишь – ни в прошлом, ни в будущем. Потому что никакого выбора у меня не было и не будет – я осужден уже с рождения. За бурление гормонов, над которым не властен.