Бабка выговорилась. Перебирает, сидя на полу, свои нитки, чулки, тряпки. Смотрю и не понимаю эту маленькую охапку дряни. Это ж она оставила Нюрку без мужа. Та налаживается на свидание – эта летит на чердак прятать её платье.
Зато себя бабка не обидела. Малому корейцу некуда было деться, сманила в квартиранты. А там и женила на себе. Пак Бон Сен. Так его звали.
Нюрка распопёрла. Убежал!
Надо обмыть космическую тройку!
В двенадцать часов запустили в космос наших трёх космонавтов.
По этому случаю в редакции меня подкалывают раскошелиться:
– Надо обмыть космическую тройку! А то приземление будет неудачным.
Отказываюсь. Ничего не финансирую. Ни запуск, ни приземление.
Люся Носкова, закурив по случаю космической победы, мне выговаривает:
– Не пьёшь, не куришь… Скучный ты человек. А женщины хоть волнуют тебя?
– Они меня волнуют только в часы пик.
Иду в библиотеку писать контрольную по стилистике.
Выписываю из занимательной психологии:
«Не бери в жёны девушку, которая не смеётся, когда смешно тебе».
Купил хлеба. Заворачиваю в газету, кладу на дерево на улице Каминского и отправляюсь в факельное шествие с оркестром впереди.
Волков:
– Эта космическая тройка – почётные члены «Искателя». Послать им телеграмму.
После шествия беру хлеб с дерева и домой.
12 октября
Поминки по хрущу
Меня избрали заместителем комсорга редакции.
Волков вызвал к себе:
– Хрущёв с престола слетел. Сидел в Гаграх. Отдыхал. А без него заседал пленум. ТАСС прислал телеграмму «До двух часов ночи не давать».
В секретариате я писал контрольную.
В десять выхожу.
Кривотолки в конторе.
Иду домой.
Заглянул в хату к идеологам. Кузнецов, Строганов, Шакалинис. Пьяненькие. Зазывают.
Кузнецов наливает в стакан вина.
Строганов дурашливо хлопает в ладошки, собирая внимание всех:
– Ну-ка все вместе ушки развесьте! Слушай меня! Пить пока не давать. Надо узнать его платформу. Хрущ или Косыгин?
– Косыгин.
– Ур-ря-я! Пей!
Меня начали качать. Потом – Строганова. С гоготом подкинули его высоко, а поймать забыли.
Ржачка.
Шакалинис мне:
– Старик! Жертвуй рубль на поминки по Хрущу.
– Отвянь!
На улицах ликование.
На пороге каких событий мы топчемся?
14 октября
Бармалей
Семь часов утра.
Обзор газеты «Правда»:
«В связи с преклонным возрастом и резким ухудшением здоровья…».
Я:
– Баб, Хруща сняли.
– По собственному желанию иль по статье по какой шуганули?
– По статье «Слишком добрый олух».
– Правильная статья. А то как пришёл к царствию, так хлеба не стало… А так он ничего. Это он нам квартиру дал. Можно было и не снимать. А его зятя тоже сняли?
– Тоже.
– Вот хорошо. Теперь ты на газету, как он, учишься? Или ты учишься на Хрущёва?
А так Нюрка приняла новость:
– А нам что ни поп, то и батька. А кто ж главный теперь?
– Брежнев.
– Это что брови широкие, как ладонь?
– Он.
– Ничо. Симпатичный. Не то что Хрущ с голым чердаком. – И запела:
– И ещё, – присмеивается Нюрка, – этот бровеносец Брежнёв запивает таблетки зубровкой. Говорит, так лекарство лучше усваивается.
– Откуда ты знаешь?
– От своего началюги. Он тоже по-брежневски запивает таблетки водкой.
На работе все ликуют.
Летят редакторы московских газет.
Сегодня в Туле открытие цирка на льду. Знаменательно. Похоже, в Кремле свой цирк начинается.
Конищев пошёл в цирк. Выпил за падение Хруща. Ему не дали места по пригласительному билету.
– Распишу!!!
– Смотри! А то они спустят на тебя медведя на коньках!
16 октября
Бедная Люся
Корректорская.
Ушла Рита. Я остался с Люсей.
Она сидит на столе, ест хлеб с яблоком. Протягивает и мне яблоко:
– Кусай. Ты же худенький.
– В окно нас видят.
– А мне всё равно.
Мы обнимаемся. Я смеюсь:
– Обними крепко-крепко. Покажи, как ты любишь дядю.
Она тесней прижимается и жалуется:
– Я совсем потеряла голову. Родительница говорит: «Будь благоразумна. Мне до пенсии осталось два года. Дай дожить спокойно». Она у меня партийный деятель.