29 июня 1608 года в день Петра и Павла, Димитрий расположился лагерем в 12 верстах от Москвы, при селе Тушине; там стоял он до 20 декабря 1609 года. В продолжение этого времени была не одна схватка между неприятелями; не один гордый витязь пал на поле сражения. Москвитяне, опасаясь, чтобы Поляки не освободили воеводы Сендомирского, Марины, вдовы Димитрия I, пана Стадницкого и других Польских господ, заключенных в Ярославле и Ростове, перевезли их в Москву, в надежные темницы; в последствии согласились отпустить пленников в отечество; требовали только клятвенного обещания не переходить к неприятелю и не воевать с Россией. Поляки с радостью присягнули и благодарили Бога за спасение себя от смертоубийц. И так Москвитяне повезли их в Польшу, окольными путями, чтобы не попасть в руки неприятеля. Сведав о том, Димитрий II выслал на дорогу несколько тысяч всадников, которые, побив провожатых Марины, взяли царицу и, со всеми находившимися при ней Поляками, отвезли в Тушинский лагерь. Не помня себя от радости, Димитрий велел палить из всех пушек; царица также хотела радоваться, но по некоторым причинам не могла; впрочем, для лучшего обмана притворилась веселою; только не поехала прямо в Тушинский лагерь, а остановилась в шатрах за версту от него. Тут начались переговоры; наконец условились: воеводе Сендомирскому надлежало отправиться в Польшу, а Марина согласилась остаться с мнимым Дмитрием, который, однако, должен был отказаться от прав супруга, пока не завоюет Москвы и не достигнет престола. Самозванец обещал свято хранить договор и поклялся Богом. После того было торжественное свидание; царь и царица искусно играли свои роли и приветствовали друг друга с радостными слезами, с такою непритворною нежностью, с таким восхищением, что комедия ослепила многих зрителей. По всему государству разнеслась молва об этом происшествии; везде признавали Самозванца Дмитрием; бояре со всех сторон стремились в Тушинский лагерь.
Не получая помощи от Бога, Шуйский обратился к дьяволу: пустился колдовать, собрал всех чернокнижников, каких только мог найти (чего не успевал сделать один, за то принимался другой), приказывал вырезывать младенцев из чрева беременных жен, и убивать коней, чтобы достать сердце; все это зарывали в землю, около того места, где стояло царское войско. «Оно было невредимо», уверяли чародеи, «доколе не выходило за черту; но лишь только переступало ее, всегда было поражаемо. С Поляками случалось тоже: едва подходили к черти, люди и кони падали или обращались в бегство». Но все было тщетно: знатные вельможи оставляли Шуйского и толпами стремились к Димитрию, пока не уверил Москвитян в обмане князь Василий Масальский, который, в числе других передавшись Самозванцу, чрез несколько дней со многими боярами возвратился в Москву, и объявил торжественно, что мнимый Димитрий есть новый вор и обманщик. С тех пор Москвитяне стали усердно защищаться. Шуйский, по совету бояр, решился призвать на помощь чужеземцев и отправил в Швеции храброго героя, Михаила Скопина. Новые свидетели еще более удостоверили Москвитян в истине слов Масальского: то были два плута и изменники, Ливонец Ганс Шнейдер и Австриец Генрих Канельсен: бездельники убежали от Димитрия в Москву взошли на Лобное место и, хорошо разумея по-русски, поклялись роду всем священным, что Тушинский вор есть обманщик, а не первый Димитрий. Канельсен за несколько пред тем лет бежал из Австрии в Турцию и принял там за деньги мусульманскую веру; потом ушел от Турков и несколько лет жил в Германии; наконец, в правление Бориса Годунова, приехал в Москву, разбогател, зазнался, перекрестился, отрекся от своего Бога, которого из детства исповедовал, плевал троекратно чрез плечо, и поклонился Русскому Богу Николаю: одною смертью можно изгладить такое преступление! До трех раз он перебегал от Шуйского к Димитрию, от Димитрия к Шуйскому; но Москвитяне верили богоотступнику.