– Обожди-ка, голубок… А ответь-ка мне на такой вопрос: видишь, пацаны с мячом? Знаешь того, который в голубой рубашке?
Школьник с перепугу захлопал глазами, таращась на Тульского. Артур нахмурился и встряхнул мальца – легонечко, только чтоб сосредоточился:
– Харю-то повороти, глянь, куда показываю! Вопрос уяснил али ухи прочистить?
– Этот… Вроде наш, из девятого «Б». Перевелся к нам.
– Откуда перевелся? – удивился Тульский. – А фамилия, имя?
– Не знаю, – заныл школьник. – Он же не из нашего класса… Можно я пойду?
Тульский отпустил пацаненка:
– Ступай, бабушка небось щи второй раз подогревает. Скандал будет.
Подойдя к игрокам в «минус пять» поближе, Тульский перехватил мгновенно ставший опасливым взгляд очкарика и мигнул ему, дескать, – подойди. Тот подлетел мгновенно, только что по стойке «смирно» не встал. Артур усмехнулся:
– Ну что, Савелов… Не ждал?
Музыкант-горемыка глянул исподлобья и ответил вопросом на вопрос:
– А откуда… Как вы мою фамилию узнали?
Тульский с важным видом цыкнул зубом:
– От нас не скроешься… Звать-то тебя как?
– Никитой…
– Велосипед-то не расхотел, Никита?
Савелов помотал головой:
– Нет…
– Ну, тогда давай адрес, присмотрюсь.
Очкарик засуетился, зачем-то сунул руки в карманы, потом помотал головой и выдавил из себя, будто страшную тайну раскрывал:
– Вторая линия, дом 34, квартира 3. Удаловы…
Тульский кивнул, запоминая:
– Ясно… За подробностями приду. О, кстати, из какой школы ты сюда перевелся?
Савелов аж в коленях просел от неожиданности:
– А откуда… Понятно… Я – из 13-й, а что?
– Ничего, – ухмыльнулся Тульский. – Не вибрируй. Иди, пинай мячик.
Савелов побежал обратно к игрокам, Артур посмотрел ему вслед и бросил в спину для понта:
– А я в твои годы уже воровал!
(Хотя по всему выходило, что очкарик-то почти ровесником ему приходится).
Савелов услышал, обернулся и развел руками, устало улыбаясь. Странная это была улыбка. Что-то в ней покоробило Артура, вот только он никак не мог сформулировать – что именно. Слишком взрослой, что ли, эта улыбочка была для интеллигентного парнишки-музыканта из хорошей семьи? А еще – еще в ней было что-то и вовсе непонятное, что-то такое… чужое. И даже жутковатое, но в этом Артур никогда бы сам себе не признался – это ж курам на смех! Очкарик-музыкант, улыбнувшийся так, что жуть берет, – расскажи кому, скажут, лечиться надо… Однако, пожалуй, именно странное ощущение, возникшее от улыбки Савелова, заставило Тульского смотаться до 13-й школы и поинтересоваться у тамошних девятиклассников насчет Никиты Савелова – оказалось, действительно, учился такой, но с нового учебного года в другую школу перевелся… Артур успокоился и для себя решил, что проверка закончена. Позже он будет вспоминать эту историю, как иллюстрацию различий между реальной информацией и тем, что тебе специально подсовывают. Принять за правду легче всего то, на что ты заранее настроен как на правду… А Тульскому очень хотелось, чтобы тема с богатой квартирой срослась. И тема помаленечку срасталась…
Тульский пошеркался вокруг квартиры Удаловых – окно действительно выходило во двор. Подойдя совсем близко, Артур услышал звуки рояля, увидел сквозь щель между дорогими занавесками книжные полки с втиснутыми в них старинными книгами… Все складывалось.
На следующий день Тульский снова «навестил» Савелова – тот пообещал, что в пятницу защелка на окне будет открыта, а Удаловы на дачу уедут. А еще Никита сообщил, что самая дорогая вещь в квартире – какие-то старые шахматы просто безумной цены. Улыбаясь (и совсем даже не жутко, а скорее беззащитно-боязливо), очкарик поинтересовался, когда и куда ему приходить за велосипедом. Артур назначил ему рандеву в субботу вечером – все у той же школы № 11.
Варшава переварил сведения, полученные от Тульского, вызвал двух своих хорошо знакомых жуликов (Чиркани и Беста) – послал их перепроверить. Те понюхали, повдыхали… Согласились, что тема внятная.
– Делаем! – решил Варшава. Однако при этом объявил, что Артур в квартиру не пойдет.
– Незачем пока, – отрезал вор, отвечая на немое возмущение в глазах Тульского. Артур счел такое решение чуть ли не личным оскорблением – однако спорить с Варшавой не решился, зная, что бесполезно.