Говорить Бодрову действительно не хотелось. Он поудобнее устроился на своем сиденье и погрузился в раздумье. Прислушиваясь к равномерному дыханию товарищей, младший лейтенант думал о том, что еще недавно не знал их, а сейчас они самые близкие его друзья, с ними предстоит идти в бой, делить радость побед, горечь неудач и все тяготы войны. Разные по характеру и возрасту, они были едины в желании скорее победить врага.
Бодров недавно прибыл в батальон, и сразу же у него установились дружеские отношения с командиром танка младшим лейтенантом Тегенцевым и с командиром взвода лейтенантом Гапоном.
Очень нравился Бодрову и двадцатидвухлетний командир батальона капитан Бочковский. Он покорил молодого офицера смелостью, дерзостью и находчивостью. Бодров считал комбата настоящим танкистом, невольно сравнивал его биографию со своей и старался хоть немного быть похожим на него. Они были ровесниками, но комбат на фронте уже давно и потому казался старше своих лет. Бодров пытался припомнить что-либо значительное из своей биографии и не мог. Она у него была самая обыкновенная: школа, танковое училище, потом фронт.
Вчера танк Бодрова был включен в состав отдельного разведывательного дозора. Но останется ли он в нем и завтра? Об этом Бодров подумал уже сквозь сон: усталость взяла свое.
На рассвете личный состав батальона был построен на поляне. По традиции новое пополнение должно было принять гвардейскую клятву.
— Клянемся тебе, наш великий народ, что мы, идя в бой, будем драться до последнего дыхания, пока бьется сердце в груди, а глаза видят врага, — срывающимся от волнения голосом повторял вслед за Бочковским младший лейтенант Бодров.
После построения Гапон, Тегенцев и Бодров были вызваны к командиру батальона. Подходя к штабной машине, Бодров волновался. Он знал, что сейчас должен решиться вопрос: останется он в разведдозоре или нет?
Бочковский сидел, склонившись над картой, разложенной у него на коленях. От установленной в машине печурки веяло теплом, но комбат был в полушубке и шлеме. Прихода офицеров Бочковский словно не заметил. Таким сосредоточенным он становился всегда, когда должен был принять важное решение. Но вот он оторвался от карты и попросил командиров раскрыть планшеты.
— Батальону приказано, — начал комбат, — не ввязываясь в бои за опорные пункты, выйти в тыл противника. Для этого надо прежде всего форсировать реку Пилицу и овладеть плацдармом на ее левом берегу в районе города Нове Място. Ваша ближайшая задача — скрытно подойти к реке, — карандаш в руке Бочковского пополз через лес к голубой ленте на карте, — и захватить переправу. Следует учесть, что мост, вероятно, подготовлен к взрыву. Вместе с вами пойдут разведчики. Последующая задача, если удачно проскочите через мост, с ходу захватить и удержать Нове Място.
Бодров облегченно вздохнул: слова комбата относились и к нему. Значит, он останется в разведдозоре. Опасения рассеялись, а на смену им пришло страстное желание достойно выполнить только что полученный боевой приказ.
От командира батальона вышли когда было уже совсем светло. Выглянувшее из-за горизонта солнце подчеркнуло красоту зимнего леса. Деревья застыли в суровом, напряженном молчании. От легкого прикосновения с их ветвей лавиной осыпался колючий снег. Бодров на миг представил, как танки пойдут через этот, полный неожиданностей и опасностей лес и как на их броню будет осыпаться снег.
Уже подходя к машинам, Гапон обернулся к Бодрову:
— Ты пойдешь первым, я — за тобой, Тегенцев — замыкающий. Остальное, я думаю, ясно. По машинам!
Почти одновременно взревели три мотора. Механики-водители прогрели остывшие за ночь двигатели.
Машина Бодрова шла по заснеженным дорогам и тропам, казалось, настороженно притихшего леса. Кустарник хорошо скрывал танк, но ограничивал наблюдение. Между тем на любой просеке и поляне можно было наткнуться на засаду. Бодров понимал это и до боли в глазах смотрел вперед, по сторонам. Видимо, от этого напряжения ему стало жарко. Он расстегнул полушубок, а затем снял его совсем.
На выходе из лесу танк остановился: двигаться дальше на машине без предварительной разведки было опасно. Бодров доложил об этом по радио Гапону и попросил разрешения лично самому пройти вперед, в направлении моста.
— Согласен, — услышал он в наушниках голос командира. — Возьми с собой двух разведчиков, но не лезь в пекло.
Вскоре три фигуры в маскировочных халатах скрылись в направлении переправы. Стрелок-радист старший сержант Суровцев не отрывал глаз от смотровой щели.
— Пора бы и возвратиться, — спустя полчаса, тихо, ни к кому не обращаясь, произнес он.
— Все будет в порядке, — спокойно, будто убеждая самого себя, ответил заряжающий сержант Коробов.
И снова потянулись томительные минуты ожидания.
Появился Бодров не с той стороны, с которой его ждали. Он остановился около машины Гапона, коротко доложил командиру результаты разведки и побежал к своему танку.
— Что, заждались? — скользнув в командирский люк, весело спросил он. — Обстановка следующая: выйти к переправе кратчайшим путем через дамбу западнее хутора Боровец нельзя — она сильно охраняется. Но к мосту можно подойти с юго-запада. Для этого надо переправиться через речушку Джевичку южнее хутора. Подходящее место для переправы я отыскал. Заводи! — закончил он, обращаясь к механику-водителю.
Преодолев Джевичку, танк Бодрова пересек шоссе, ведущее в Нове Място, и опять нырнул в лес. В лесу параллельно шоссе пролегала проселочная дорога. По ней-то и направил свою машину младший лейтенант.
Расчет молодого командира был прост и смел: используя возможность скрытого выхода к переправе, захватить ее внезапным ударом. Было решено, что остальные танки взвода подойдут к мосту сразу же, как только экипаж головной машины овладеет им.
Подминая кустарник, срезая повороты, танк Бодрова на большой скорости несся к намеченной цели. Она была близка. Вот, круто развернувшись, танк выскочил на шоссе. Впереди виден мост.
— Скорость предельная! — крикнул Бодров.
Теперь все зависело от воинского счастья, которое, как известно, всегда сопутствует отважным. Танк может подорваться на минах, если они поставлены на дороге, а может и проскочить их. Немцы могут встретить его огнем из орудий или фауст-патроном, если успеют их использовать. Наконец, они могут взорвать мост…
Танк быстро приближался к мосту. Все острее нарастало напряжение. Осталось сто, пятьдесят, двадцать пять метров… Бодров подумал о том, что если сейчас фашисты взорвут мост, механик-водитель все равно не успеет остановить машину, и она сорвется в реку.
Бодров видел, как застигнутые врасплох фашисты заметались по мосту, бросились к пушке, стоявшей на противоположном берегу. Припав к пулемету, стрелок-радист Суровцев расстреливал их.
Левый берег был, как встревоженное осиное гнездо. Бодров знал, что там их на каждому шагу ожидает опасность. Но сейчас он желал только одного — скорее проскочить через мост.
Наконец гусеницы танка загрохотали по настилу. Промелькнули первый, второй пролеты, и, подмяв под себя так и не сделавшую ни одного выстрела противотанковую пушку, танк ворвался на улицу города Нове Място, которая начиналась от самой реки.
— Я на левом берегу, веду бой с противником, — доложил Бодров по радио командиру взвода.
— Леша, Леша! — услышал он в ответ возбужденный голос Гапона. — Молодец! Идем за тобой, поддержим, не робей! Курс на центр города. Охрану моста берем на себя.
— Курс на церковь. Вперед! — приказал Бодров механику-водителю. Еще в разведке он заметил эту церквушку, которая была хорошим ориентиром.
Из-за поворота узкой улицы гитлеровцы выкатили противотанковую пушку. Свернуть куда-либо было уже поздно.
— Огонь по орудию! — крикнул Бодров Суровцеву, и сам прильнул к прицелу. Вдруг, перекрывая грохот стрельбы и шум мотора, раздался сильный взрыв. «Неужели подбили?» — мелькнула мысль. Но танк по-прежнему мчался по улице.