Да и он чаще ездит с кем-то. То по Службе, то просто так.
Но мотоцикл — это драйв и скорость, когда нет никаких границ между тобой и дорогой, и простор щекочет затылок. То, что надо, чтобы почувствовать себя чуть более живым, чем ему казалось всё это время.
Клуб выглядит совершенно нежилым. Обычно около него толклись гости, раздавалась громкая музыка из-за двери, а сейчас какая-то густая тишина, притаившаяся среди стен других домов. И вереница пустых машин.
А вот внутри как раз творится суета, а Лиза замирает на пороге, обводя всех взглядом и выискивая Николая в толпе.
Кирилл прислоняется к стенке — на него снова накатывает болезненная слабость.
А мышцы ноют и деревенеют, так что он повисает на барной стойке, еле взобравшись на стул.
— Я сейчас его приведу, ты уж лучше сиди.
— Ага. Спасибо.
От общего гомона начинает опять стучать в висках, а дыхание сбивается на хрипы. Кириллу кажется, что весь мир покрыт налётом пыли и серости. И всё становится только хуже.
Сейчас бы залезть прямо в костёр, в его горячие угли или ванну с обжигающей водой и витающим над ней паром. Только чтобы хоть немного согреться. Руки трясутся, когда он хватает кем-то забытую кружку с чаем — просто для тепла. Хоть какого-то.
— Лиза, это действительно так срочно?
— Да, Ник, правда! — Лиза отвечает едва ли не сердито. — Не думай, что я не понимаю, как тут всё у вас важно. Так, всё, я к Сюзанне, попробуем пробиться к Кристине.
Кирилл с трудом поворачивается на стуле, всё ещё придерживаясь одной рукой за стойку и смотрит на Николая, напряженного замершего перед ним. Даже звуки стали как-то тише — другие стражи деликатно рассосались по просторному помещению.
— Уходи, — Николай прикрывает глаза и проводит большим и указательным пальцами по переносице.
— Я вот сейчас вообще не понял!
— Ты просто моя галлюцинация. Может, продолжается откат от эликсиров. И намешал ещё с кофе.
— Я вполне себе живой.
— Нет. Мне просто очень хочется, чтобы ты был живым. Но это нереально.
— Класс. Стоило прийти в себя, как тебя уже не рады видеть.
— Будь ты живым, я бы чувствовал твою магию, ты же её никогда не скрывал. Вокруг тебя нет ничего. Пустота.
Кирилл именно так себя и чувствует — пустым. И холодным. Остывшая окаменелость.
«Я покажу. Недолго. Долго нельзя, ты не выдержишь».
— Ладно, смотри сюда.
Огонь вертится на ладонях, резво срывается высокими язычками до самого потолка, а потом опадает под ноги дымными искрами.
Правда, после этого ко всему прочему добавляется противное головокружение, а Кирилл вцепляется в стойку, стиснув зубы.
Он точно не очень в порядке.
Но куда важнее, что в этот короткий момент жглись рисунки на левой руке, вычерченные тенями леса, кровью и огнём. Их клятва, принесенная дважды.
— Не смей, — тихо говорит Николай, шагая вперёд, и пятно света от тусклой лампы падает на него, подсвечивая грязь и пятна на косоворотке, серые тени на лице.
— Не смей так больше никогда делать.
— Как — так?
— Умирать.
— Да я не умер!
— Вот и не смей больше так делать. Я позову Марка, он должен тебя осмотреть. Тут не особо с медикаментами и оборудованием, но хоть что-то.
— Было бы неплохо, чувствую я себя хреново.
И видит облегчение во взгляде Николая, которому куда важнее самому услышать ответ Марка. Да и чего скрывать — состояние хуже некуда, не до лишнего геройства.
Кирилл осторожно сползает со стула и аккуратно шагает, как Николай незаметно для тех, кто со стороны, подпирает его плечом и поддерживает, пока они идут в сторону подсобки.
Здесь куда тише, а Николай даже умудряется найти какой-то пыльный плед, зато очень тёплый. Его тихие спокойные и слишком равномерные движения сейчас пугают. Он даже ничего не говорит про чужую одежду, которая явно не сочетается с обликом стража, или вообще что-то.
— Что у нас с Григорьевым? Я могу чем-то помочь?
— Ляг, а. На тебе лица нет.
— Со мной…
— Нет, не в порядке! Я позову Марка.
Вместе с Марком в комнату заходит и отец. Кирилл помнит, как тот пришёл к нему в палату после возвращения из глубоких теней. И приходил каждый день.
Тогда он тоже так смотрел — внимательно, изучающе, словно проводил своё какое-то обследование, и, не удовлетворившись результатами, начинал снова.
Кирилл всегда чувствовал с отцом, как на какой-то официальной проверке.
Достаточно ли он хорош?
Также и сейчас, только хотя бы немного отвлекает то яркий свет в зрачки, то прикосновения пальцев Марка к вискам.
— Тебе бы на пару дней в больницу.
— Думаешь, у меня время есть?
— Думаешь, опухоль мозга после выхода из комы — сказки врачей? — язвит Марк. — Твой организм ослаблен, ему нужно время на восстановление. Под присмотром врачей.
— У меня не было комы.
— Кирилл Ард, мне плевать, какой чёртов стражеский откат у тебя был! Мне плевать, что ты готов хоть щас в бой на всех парах! Я — твой врач на данный момент. И если я говорю — лежать, ты ляжешь, и не будешь рыпаться, пока не последует другой команды.
— Не спорь с Марком, — добавляет Николай каким-то покровительственным тоном.
— И ты туда же!
— Или я просто сейчас тебя скручу и привяжу к этому дивану. Поверь мне, у меня достаточно опыта.
Кирилл мрачно показывает ему средний палец, и уголки губ Николая дёргаются в слабом подобии улыбки, а плечи едва заметно расслабляются.
— Объясните только одну вещь, и я соглашусь поехать в любую вашу больницу.
— Да?
— А клуб теперь что, в мире теней?
— Ты о чём? Мы в Москве.
— А какого фига всё в чёрном-белом цвете? Даже мой огонь… или плед. Да вообще… всё.
— Всё в порядке, значит? Ну-ну. Давайте в больницу.
Кирилл плохо помнит остаток то ли вечера, то ли ночи.
Когда он уже выходил из подсобки в клуб, его на минутку задержал отец, прикрыв дверь. Помолчав с минуту, он выдохнул:
— С возвращением.
— Да. Спасибо.
— Кирилл, я серьёзно. Это было страшнее, чем даже те часы с твоей матерью, когда я не знал, выживет она или нет.
— А ты ей уже успел сказать?
— Да. Она и так себе места не находила, чувствуя, что что-то случилось.
— Тогда стоит ей позвонить, а то мне она не поверила.
— Я сейчас же поеду к ней.
— Отлично. Я уже никуда не денусь, правда.
И с этими словами он выходит из подсобки, думая, что ему тоже есть, кому написать или позвонить.
***
За окнами бушует гроза.
Откуда ей взяться в начале ноября — для Кристины полная загадка, но в этой природной дикой ярости есть некоторая привлекательность. Особенно если смотреть из огромных окон на одном из верхних этажей высотного здания.
Кристина ощущает себя будто в замке — и его холодные стены из стекла и бетона высятся не только вокруг, но и внутри.
И сейчас, наблюдая за дикой и мощной грозой, Кристина думает о матери, которая тоже погибла от отката магии. О красивых заклинаниях в сиреневых кварцах. И о большой студенческой гостиной в Академии, где когда-то решала алхимические задачи.
Её уютный мирок, которого больше нет.
После той ночи, сотканной из тьмы и театра теней, Кристина поняла, что ей просто надоело ждать. Или действовать исподволь. Если она хочет ответов или действительно помочь другим, нечего отсиживаться в палате, изображая тяжело больную.
Иначе эта болезненность проникнет под кожу и разъест изнутри.
Так что наутро она сама пришла в кабинет Сони, переодевшись из пижамы в джинсы и свитер, и решительно заявила, что согласна им помочь.
— Я так рада, дорогая. Мне кажется, это верное решение. Ты не представляешь, какие тайны можно открыть пытливым умом и способностями!
— И что мы будет делать?
— Колдовать ради всех четырёх стихий, — загадочно подмигнула Соня. — Только давай договоримся — если ты с нами, на время придётся отложить близкие контакты. Ты готова?