Ткачёв не разделял оптимизма Хмеля. Боевиков было много, и заложников тоже. Как будут развиваться события, предугадать было невозможно.
— А где сын и средняя дочь хозяйки?
Хмель мотнул головой.
— Я их отправил на аэродром вертолётного полка. Надеюсь, что они дошли.
Ночь прошла относительно спокойно, но с рассветом боевики зашевелились. Хмель осторожно глядел в окно, наблюдая, как полевые командиры отдают приказы, и запоминал расположение огневых точек во дворе и в здании.
В палату кинули бутылку воды, и приказали сидеть тихо, если хотят остаться в живых. Воду поделили на всех, но Ткачёв заметил, что боевики не настроены долго содержать заложников.
— Подвал минируют, — шёпотом сообщил ему Хмель, подсев рядом. — И откуда у них столько взрывчатки?
— Значит, заранее была приготовлена. Не зря Аксагов говорил про уход местных чеченов из города. Прав он был. Что там боевики?
— Организуют всё по правилам, — недовольно ответил Хмель. — Пулемётные точки, снайпера, гранотомёты… Всё, как надо. Если начнётся штурм, то мирняк на окна поставят. И начнётся, Андрей, мясорубка…
— И что бы ты сделал? — Ткачёв облизал пересохшие губы.
— Не знаю, но подготовился бы. Дымы, атака под броней с разных сторон, снайперская группа. Это для разведки боем. Пулемёты подавить точными ударами…
— Так они взорвут больницу.
— Они не смертники, Викторыч, — убеждённо сказал Хмель. — Им надо обязательно уйти отсюда, иначе вся эта возня будет пшиком. Гибнуть им во имя чего-то, конечно, можно, но не в данном случае. Это, Андрей, спланированная операция, с планируемым отходом.
Между тем, к больнице стали приходить люди, но не приближались. Собирались вдали группами, махали руками и ждали.
В палату зашли два боевика. Люди притихли и настороженно глядели на бородатых мужиков с автоматами и в разгрузке. По бокам каждого болталось по противогазной сумке, явно набитой патронами.
— Эй, ты! — один из боевиков призывно махнул рукой молодому мужику, сидевшему у окна. — Иди сюда.
Мужик медленно встал и подошёл неуверенным шагом.
— Иди за нами.
— Куда вы его уводите?! — крикнула молодая женщина из угла палаты, но в ответ боевик выстрелил короткой очередью в стену над головами заложников. Тут же все люди в палате закричали и попадали на пол, прикрывая головы.
— Всю мебель из помещения выбросить в окно, — грозно сказал боевик. — Не сделаете — взорву всех.
И они ушли, уведя молодого мужика, который не переставал оглядываться, пока шёл по коридору.
— Плохо дело, — сказал Хмель, вставая. — Давай выбрасывать мебель, а то гранатами закидают.
Они с Ткачёвым выбрасывали койки из окна. То же самое делали в соседних палатах.
— Вот что, Андрей, — сказал тихо Хмель. — Если начнётся штурм, то ныряем в туалет напротив, а оттуда дергаём со всех ног к забору. Бежим быстро и крутым зигзагом, чтобы снайпер не смог прицелиться…
— Ладно, — прошептал Ткачёв.
Они задержались у окна и увидели, как во двор выводят шестерых мужчин из заложников с завязанными глазами.
— Это уже похоже на казнь, — сказал Хмель. — Игры закончились, Викторыч…
Раздались автоматные очереди, но Ткачёв не стал смотреть на это. Он присел под окном, стараясь не думать о том, что происходит. Ему стало страшно, по-настоящему. А ещё он почувствовал холод в груди, будто кто-то сжимает сердце ледяными ладонями. Кольнуло под лопаткой слева и стало трудно дышать.
— Андрей?!
Озабоченно вскрикнул Хмель, усаживаясь рядом. Ткачёв только устало закрыл глаза, жестом показывая агенту, что всё нормально.
День прошёл напряженно. Никто не знал, что будут делать боевики, и только заглянувшая в палату девушка принесла воды и батон хлеба. Её привели под конвоем, и после стали выпускать людей из палаты в туалет. По одному, под дулом автомата, давая по три минуты на посещение.
Половина людей в палате не хотели, но Хмель сходил.
— Погано, Викторыч, — сказал он, когда боевики отошли. — Похоже, что в сортире оборудуют огневую точку. И окнами туалет не на задний двор, а на торец. Очень удобная позиция.
Со двора раздался шум. Люди осторожно выглядывали в окна, чтобы оставаться незамеченными.
— Кашпировский приехал! — воскликнула женщина, глядевшая в окно.
Ткачёв нервно захихикал, сжал голову ладонями.
— Это что творится-то? — сквозь смех говорил он. — К боевикам на переговоры прислали депутата-колдуна! Хмель, ущипни меня. Это просто безумие какое-то…
— Да-а-а-а! — агент таращился в стену, будто хотел сделать в ней дыру. — Интересно, Басаев его пристрелит или отпустит?
— Скорее, опустит, — сказал кто-то из мужчин в палате. — Это я образно выражаюсь.
Ткачёв потерял счёт времени. Это было ни к чему. Обречённые люди сидели на полу, понурив головы и молчали, терпеливо что-то ожидая. Даже Хмель перестал скакать по палате, и только сидел глядя в потолок. Кто-то изредка приносил бутылки с водой, да раз в день желающих водили в туалет. У многих уже не было сил, чтобы подняться.
Как-то под утро вдалеке загремели двигатели.
Хмель открыл глаза, прислушался и толкнул в бок Ткачёва.
— Кажется, собираются идти на штурм.
— На штурм чего? — сонно спросил Андрей Викторович, с трудом соображая, что хочет от него агент.
— Больницы, Андрей. Просыпайся!
Внутри здания, в коридорах затопали боевики, засуетились, заглядывая в помещения. К ним в палату забежали трое, взглянули на заспанных заложников.
— Вставайте на окна, — приказал один из них.
Никто не пошевелился. Тогда двое бородачей стали насильно и грубо поднимать женщин, и толкать к оконным проёмам.
— На окна вставайте!
Женщины зароптали, но боевик ударил одну прикладом в плечо. Хмель зло дёрнулся, но Ткачёв остановил его. Он бы ничего не добился, только схлопотал бы пулю.
Стоящий в проёме молодой бородач смотрел на действия своих товарищей явно неодобрительно. Андрей Викторович это заметил, и запомнил боевика.
У боевиков были рации, но, видимо, включили глушилку, и они переговаривались между собой криками. Два боевика стали активнее подталкивать женщин к окнам, а в коридоре зашумели, и в туалет поволокли пулемёт и два гранотомёта «Муха». Прибежали ещё четверо боевиков и двое из них стали сгонять людей к окну в коридоре — на торце здания.
— Пошли, — толкнул Хмель Ткачёва, и они влились в толпу. Агент обернулся, но боевика в начале коридора не увидел. — Андрей, только спокойно, — зашептал горячечно, — выждем часок, а потом начнём.
Хмель не выглядел уставшим. Его глаза горели, и он явно жаждал схватки. Несомненно, агент имел преимущество перед боевиками — пусть и немолод, но опытен и обучен именно боестолкновению в небольшом и замкнутом пространстве. А уж обращению с оружием Хмелю мог позавидовать любой подготовленный вояка. Да и суматоха агенту была, что говориться, на руку — поди разбери в метущейся по коридору толпе человека умеющего маскироваться, быть «невидимым».
Снаружи больницы послышался шум двигателей, будто медленно ехали бронетранспортёры. Потом выстрел гранотомёта, взрыв…
И тут началось. Гортанными выкриками боевики загнали на окна людей. Отовсюду слышались жалобные стоны, просьбы: «Не стреляйте!», бесконечный грохот выстрелов. Пули долбили стены как снаружи, так и внутри. Залетали, высекали искры, рикошетили. Отработанные гильзы звенели, едкий дым валил внутрь помещения, заставляя людей задыхаться. Боевики бешено отстреливались, вынимая из подсумков новые рожки, сбрасывая на пол пустые. Они просунули стволы автоматов между ног стоящих на окнах людей и стреляли, стреляли, стреляли… Если человек слетал с окна внутрь или наружу, то быстро загоняли нового. Хмель выжидал, зорко следя за обстановкой. Ткачёв не мешал ему, сидя у стены в коридоре. Он знал, что агент выбирает самый удачный момент.
После часа интенсивного противостояния, Ткачёв понял, что такого момента Хмелю не предоставят. Боевики умело провели ротацию. Причём сделали это быстро — новые бойцы заняли места у окон, и стрельба не утихала. Пригнали двух человек в грязно-белых халатах — они под крики боевиков утащили из палат раненных людей. Никто из боевиков даже не получил царапины.