Спрашивает:
– А нужен именно лимузин, просто «мерседес» не подойдет?
Отвечаю:
– Нет, клиент хочет лимузин.
– И что тогда, лучше все-таки лететь в Глазго?
Но там, как выясняется (я слышу, как Макфи щелкает клавишами, прочесывая интернет), плата за стоянку в два с лишним раза выше, а самолет пробудет в аэропорту две недели. Богачи, у которых денег без счета, как правило, относятся к ним ревностнее, чем представители среднего класса, у которых их всегда не хватает. В итоге получается, лететь надо в Инвернесс, а лимузин на встречу и проводы гнать из Глазго. Нет, все лучше проверять самому.
Мне нравится отвлекаться от операций, влезать в другую, хотя и тоже в свою шкуру. А то ведь сначала сосредоточиваешься, потом зацикливаешься, а там и до паранойи остается один виток сознания. Если это все еще можно назвать целостным сознанием.
Про то, что я сейчас мог бы лежать в морге с биркой на большом пальце, я ни разу и не вспомнил.
7
На вечер была назначена встреча с чеченцем, которого нас просили внедрить через агентов Ашрафа. На конспиративную квартиру я отправился с Кудиновым. Он подсадил меня на Джермин-стрит, куда я прошел пешком, чтобы провериться, и мы поехали куда-то в сторону Кенсингтона, я уже не следил за дорогой. Без лишних подробностей я рассказал, как провел день.
– Ты понимаешь, что это опасно? – спросил Лешка.
– Думаю, нет. Деньги были у меня в кармане сегодня. Завтра моя полезность будет равна нулю.
Я вспомнил вдруг некрасовское предсказание перед встречей с Мустафой. А Кудинов, хотя с моим учителем лично знаком не был, про него, разумеется, знает.
– Все-таки поразительно, насколько Некрасов просекает ситуацию, – сказал я.
– Это ты про Петра Ильича?
– Да. Ты можешь снисходительно пожимать плечами, но я-то в этом уверен. Он по-прежнему присматривает за мной из своего далека.
Лешка внимательно, насколько это позволяло вождение автомобиля, посмотрел на меня:
– Ты стал столы вертеть или это в тонком юнгианском смысле? – Я прочистил горло, раздумывая, какой бы колкостью возразить. – Прости. И что Некрасов подсказывает тебе сейчас?
– Я про то, что он сказал мне перед встречей с алжирцами. Он сказал: «Легко ранили, и головы не нашли».
– И что это, по-твоему, значит?
– Если ты потрудишься хоть чуть-чуть напрячь мозги, сам поймешь.
– Типа, что опасность казалась тебе небольшой, а сам едва ноги унес.
– Типа того.
Лешка довольно хмыкнул – рад, что проник в глубины чужой психики. Но тут же вернулся в тупой мир материи.
– Кто-нибудь из твоих лондонских контактов знает, где ты остановился?
– Нет. Даже ты не знаешь. Ну так, приблизительно знаешь.
– И не говори никому. Но для экстренной связи с нашими на всякий случай вот тебе телефончик. – Лешка порылся в кармане и протянул мне бумажку для заметок. – Это автоответчик, совершенно надежный канал, его меняют каждые три-четыре месяца.
– Ладно, пусть будет.
Я с досадой покачал головой.
– Что? – спросил Кудинов.
– Да я про Мустафу.
– Как теперь с ним будут складываться отношения? Да?
– Да. Вот в чем вопрос, – по-шекспировски весомо и даже по-английски произнес я.
– Чтобы внедрить нашего чеченца, с Мустафой достаточно еще одной встречи. – Лешка сейчас пробовал вывести задачу на практический уровень. – Но я правильно понимаю, что твой алжирец мог бы раскрыть перед нами иные горизонты?
– Еще какие, – со вздохом сказал я. – Ты не хотел бы каждую неделю посылать Эсквайру список из десятка людей, желающих умереть в Чечне?
Лешка улыбнулся. Иногда он это делает так: морщит складок на пять свой роскошный сократовский лоб и обнажает как минимум двадцать из имеющихся, исключительно своих, зубов.
– Ах, эти Эсквайровы мечты!
Мы оба повеселели. Я с этого момента, собственно, и начал просыпаться.
– Но у нас есть еще наметка, о какой Бородавочник не смеет и мечтать.
Я рассказал Лешке о загадочном агенте Ашрафа, который утверждает, что благочинный имам лондонской мечети, готовящий воинов Аллаха для горячих точек, сам является тайным осведомителем МИ-5. Все лишь говорят, что британские спецслужбы не могут не знать о вербовке моджахедов, но весомых подтверждений тому пока нет.
– Представляешь, на какой-нибудь встрече с Тони Блэром Ельцин выкладывает доказательство того, что британское правительство прекрасно знает о подготовке мусульманских боевиков? Знает, но со своим партнером этой информацией не делится. И, возможно, этих террористов даже покрывает.
– Да-а, это была бы сбыча мечт! – протянул Кудинов. Или он стал забывать русский язык, или это я, наоборот, отстаю от сленговых неологизмов. – А чего мы хотим от нашего чеченского доктора?
– От кого?
– Он врач. Ну, тот чеченец, которого мы должны внедрить.
– Давай сначала поймем, что он за человек. Хотя после разговора с Мустафой я не очень понимаю, зачем кого-то надо внедрять. Пусть просто пойдет в ту мечеть.
– Так, может, это и есть самое интересное, – сказал незаурядный аналитик и профессиональный скептик Алекси Кудинов. – Почему, если записаться в наемники так легко, этому доктору непременно надо воспользоваться нашим каналом?
– Этот вопрос и я себе задаю, – сказал я.
Мы приехали в один из тех благословенных жилых районов Лондона, где проблем с парковкой не бывает. Лешка оставил свой «рейндж-ровер» в начале полукруглого квартала белоснежных зданий с колоннами. Эти, как здесь говорят, полумесяцы – одна из главных прелестей больших английских городов. Я вижу в них не только архитектурный изыск, не только плод незаурядного урбанистического воображения, словом, не только эстетику, но и проявление британского духа вообще. Это вам не американский прагматизм с расчерченным по правильным пронумерованным прямоугольникам Манхэттеном, в этом есть высокий класс аристократов Джейн Остин и шарм диккенсовских чудаков.
До явочной квартиры, как и полагается, оставалось несколько кварталов – не у подъезда же ставить машину! Мы прошли их быстрым шагом, молча, чтобы не привлекать внимания редких прохожих. Потом завернули за угол одного из зданий, Лешка повернул ключ в двери без таблички и привычным движением руки включил свет.
Это была не квартира, а какая-то гримерная или мастерская по изготовлению париков и шиньонов. Вдоль одной стены, как в парикмахерской, шел ряд зеркал с тремя крутящимися креслами. Мы спустились на пару ступенек вниз и устроились в них.
– Побочный бизнес? – осведомился я, крутясь влево-вправо.
– Не такой прибыльный, как у тебя, – парировал Кудинов, но пояснением не пренебрег. – Я снял это помещение для Конторы. Здесь театральная мастерская была, потом разорилась. Они свое барахло забирать не стали, а мне оно не мешает.
– Может, нам воспользоваться? В свете того, о чем мы говорили в машине? Вдруг этот чеченец подстава?
– Неплохая идея.
Лешка залез в одну из открытых плоских коробочек и приложил к лицу мушкетерскую бородку с усами.
– Как тебе?
Я тоже повернулся лицом к столу и нашел для себя густые, лихо закрученные кверху усы, как у сипая.
– А я?
Кудинов бросил бородку обратно в коробку.
– Идея хорошая, но все же не стоит выглядеть как клоуны или идиоты.
Выбор у разорившегося ателье оказался таким большим, что мы нашли и приемлемые варианты. Кудинова преобразили седой парик, густые брови и усы щеточкой. Он теперь был похож на лорда, сбежавшего в свое имение от возмутительных демократических нововведений, типа запрета на курение сигар в здании парламента. Мое традиционное амплуа – латиноамериканец. Не зря же мне передали мексиканские усы, которые, правда, остались лежать в сейфе в моем номере. В принципе, мне для этого можно и не гримироваться, но я все же подобрал себе смоляно-черный парик, такие же накладные брови и черную с проседью бородку.
Мохов, который привез чеченца, прямо застыл в дверях, увидев нас в таком обличье. Но реакция у него была правильная – он лишь подтолкнул к нам гостя: