– Это какая-то арабская организация, мы с ними толком не смогли объясниться. Я и по-английски-то едва говорю, а уж по-арабски вообще ни слова. А на следующий день меня отвезли в другое место. Называется Комитет исламской помощи Чеченской Республике, как-то так. В нем тоже заправляют арабы, но там работают и несколько чеченцев. Я попросил сразу отправить меня в Чечню, хоть в горы, только поближе к семье. Сказал, что я врач, что там сейчас врачи будут нужнее всего. Но они говорят, сначала я должен пройти военную подготовку. Где-то есть лагерь, в Уэльсе, что ли, где тренируют якобы охранников. Только – я разговаривал с одним чеченцем, который оттуда приехал, – этой подготовки недостаточно, и после нее всех отправляют еще в Йемен или в Афганистан. И только потом меня перебросят в Чечню.
– И чем этот вариант плох? – спросил я.
– На это уйдут месяцы. А что будет с моими? Нет, вот-вот начнется война, я должен быть с ними.
– Подожди, – сказал Кудинов. – В Лондоне десятки организаций вербуют людей для отправки в Чечню. Почему бы тебе не обратиться к кому-то другому? Да ты просто в пятницу пойди в любую мечеть.
Заур с досадой сплел руки и говорил теперь, отбивая фразы:
– Тот чеченец сказал мне, что всех сначала отправляют на военную подготовку. Это три месяца как минимум. Да и как я могу объяснить, чего я хочу? Я же говорю только по-чеченски и по-русски. Так что за помощью я могу обратиться только к своим, к русским. – Заур умоляюще посмотрел на нас. – Мне нужно в Грозный.
– А ты понимаешь, какая нам от тебя помощь может понадобиться? – вступил в разговор Мохов.
– Любая. Когда Масхадов сдаст Грозный, я могу уйти в горы с каким-нибудь отрядом. И оттуда буду вам помогать. Чем раньше перестанут стрелять и убивать, тем лучше.
Мы втроем снова переглянулись.
– Ну что ж, – сказал я. – Намерения понятны, мы подумаем, что можно сделать. Володя, отвезешь Заура?
– Только до метро, я дальше знаю, как добираться, – поспешно сказал чеченец.
– А ты где остановился?
– В маленькой гостинице на том берегу. Брикстон район называется.
Мы попрощались, и Мохов с Зауром ушли. Мы отлепили свои фальшивые бороды и усы, и Лешка пошел сделать нам еще кофе.
– И как тебе? – спросил он.
– История похожа на правду, по крайней мере в своей основе, – осторожно сформулировал я. – А дальше в нее можно вплести что угодно.
– Давай взглянем на нее с другой стороны. Эти исламисты не идиоты. Они понимают, что мы пытаемся внедрить к ним наших людей, и стараются заслать к нам своих. Что их интересует в первую очередь? Наша агентура. А этот Заур как раз и рассчитывает, что мы его с кем-нибудь состыкнем.
– И это безотносительно того, что такой агентуры у нас, как я понимаю, пока нет. То есть сегодня утром мне показалось, что есть, а теперь уже и не знаю.
– Но если представить, что твой Мустафа по-прежнему с нами? Ты бы привел к нему Заура?
– Нет, – не задумываясь, ответил я. – Мустафа годится на большее.
– Вот то-то и оно, – заключил Лешка.
8
Мохов отсутствовал минут двадцать. Лешка успел пожалеть, что у него нет с собой выпить, что он за рулем и что вообще мы не на отдыхе (хотя за всю жизнь мы с ним ни разу вместе не отдыхали). Я успел пожалеть (про себя, не высказывая этого), что мы с ним видимся так редко и только по работе, что не дружим семьями, что я его Таню видел лишь однажды мельком, а Джессику Кудинов, скорее всего, не увидит никогда. И тут вернулся Мохов.
– Уже без грима? Что ж так скучно? – сострил он с порога.
– Публика разошлась, – откликнулся я.
Мохов сообразил купить по дороге маленькую обойму пива, правда светлого, орешков и чипсов. Мы с Лешкой заулыбались – советская школа, довольствуемся малым. Пить по-американски, из горлышка, я ненавижу, из посуды были только одноразовые пластмассовые стаканчики для кофе. Ну, хоть так: на войне, как на войне.
– Так где ты это сокровище откопал? – спросил Лешка Мохова.
– Он позвонил на один из наших левых телефонов, оставил свой номер. Мы проверили, что могли, и перезвонили ему. И как раз шифротелеграмма по его поводу пришла из Центра. – Мы с Лешкой опять переглянулись по поводу «Центра». Ох уж эти служаки! – Заур в нашей структуре не разбирается, но дело он имел, разумеется, с ФСБ. Уж не знаю, как он мог во время войны какие-то сведения из Грозного передавать, но коллеги его рекомендуют.
– Тем не менее мы должны опираться на собственное суждение, – возразил Кудинов. А то по тону Мохова было ясно, что он чужие рекомендации воспринимает как руководство к действию.
Я вспомнил, что и в лесу у Хитроу Лешка как-то кисло отзывался об ФСБ. Я-то с контрразведчиками никогда дела не имел.
– Вам что, не нравится, что Заур работал на ФСБ? – спрашивает Мохов.
Мы с Лешкой храним благородное молчание. Сидим, хрустим чипсами и запиваем пивом.
– Или я ошибаюсь?
– У них на бумаге все красиво, – соизволил все же пояснить Кудинов. – А на деле лучшие ушли в бизнес, а прочие занялись бизнесом, не уходя. Конечно, есть и исключения.
– Так или не так, мы тут с коллегой посоветовались, пока ты ездил за пивом, и решили, что раскрывать наш канал Зауру не стоит, – сказал я.
Мохов уставился на нас обоих:
– В шифротелеграмме как раз было сказано, чтобы мы его отправили как можно скорее.
– Отправляйте, – сказал Кудинов. – По своему каналу. У вас есть такой?
– Я думал, у нас все общее.
– Тебя лично, Володя, я обидеть не хотел. Но у нас вырисовывается комбинация поинтереснее, чем отправка осведомителя.
– Теперь я понял. Вы ему не доверяете.
Интуитивное прозрение. Вообще людям с латеральной ретракцией, «охотникам» по одной классификации, «Марсам» – по другой, думать бессмысленно. Это отнюдь не значит, что они глупее других – тех, кто привык все подвергать анализу, рассматривать разные варианты, взвешивать за и против. Главное оружие охотников – не рассудок, а интуиция. Она мгновенно подсказывает им решение, которое тем не менее может быть правильным или ошибочным. Но интуиция компенсирует, как бы это сказать, нерасположенность к думанию, а в критических ситуациях даже доказывает свое превосходство. Так что вопрос о том, кто умнее, остается открытым.
– Ну, смотри, Володя. Я правильно помню, что чеченцы – это маленький, но гордый народ? – решил прояснить нашу позицию Лешка.
– Ну.
– Они по идее должны быть заодно. А он, получается, закладывал своих. Не знаю кого: одноклассников, соседей, товарищей по работе…
– А для нас-то что в этом плохого?
– Получается, Заур из тех людей, в которых мы нуждаемся, но которых не уважаем, – пояснил я. – Им сложно доверять. «Измена мне мила, а изменники противны», как говорил Август.
– Кто говорил? – переспросил Мохов.
– Август, первый римский император. Экс-Октавиан.
Мохов с понимающим видом кивнул. В нем было что-то смешное и трогательное. Мысль его не всегда догоняла ускользающую реальность, но он очень старался. Он был как сопящий толстячок, знающий, что прибежит последним, но до финиша не сдастся.
– Понятно, – заключил Мохов. – И что мне сказать шефу?
Действительно, наш-то с Лешкой шеф в Москве, в Лесу, а моховский здесь, в резидентуре. Сидит сейчас, курит, ждет его доклада.
– Скажи, что надо искать канал.
– Он на вас рассчитывает.
– Пусть тогда пишет нашему шефу. Тот взвесит его вариант и наш и примет правильное решение. Которое мы выполним.
Кудинов даже поднял ладони, такой кристально ясной представлялась ему ситуация. Мы же с ним приказов из резидентуры не получаем, у нас начальник – Эсквайр. Наши коллеги в Лондоне, как я выяснил у Лешки, пока мы ехали сюда, и понятия не имели, что есть в городе такой непростой Возняк, а про меня они вообще ничего толком не знают. Просто ситуация настолько серьезная, что нас попросили резидентуре помочь. Помочь, а не пополнить ряды бойцов.
– Нет, мне нужна отмазка, – нахмурился Мохов.