К моему удивлению, Ашраф появился не на машине, а пешком. Он должен был подхватить меня на Пэлл-Мэлл у самой Трафальгарской площади, а вместо этого подошел сзади и коснулся моей спины.
– Здравствуйте. Я сегодня на своих двоих.
Мы пожали друг другу руки.
– Какая-то сзади меня мельтешня началась, – пояснил Ашраф. – Я бросил машину и приехал на метро.
Этого нам только не хватало! Или это ребята Раджа засветились?
– Сейчас уверены, что все в порядке?
– Почти час по городу петляю. Да и, возможно, с машиной это была моя фантазия.
Я огляделся. На площади стоят и ходят разноликие туристы: компаниями, семьями, парами и в одиночку, с гидами и без. Латиносы в пончо и кожаных шляпах – целый маленький оркестр – поют под гитары и индейскую флейту. На небольшом возвышении застыла живая гипсовая статуя, японцы рядом с ней фотографируются. Чуть дальше толстый африканец в белой, до земли хламиде, то ли проповедует, то ли разыгрывает скетчи перед полукругом зевак. В такой толпе выявить слежку невозможно.
– Зайдем в музей, – предложил я. – Там спокойнее будет.
Египтянин кивнул, и мы двинулись в сторону Национальной галереи. Я и просто из любви к изящным искусствам стараюсь заходить туда, когда бываю в Лондоне, только в этот приезд еще не выбрался.
Мы поднялись по ступенькам к входу, а потом еще по парадной лестнице на бельэтаж. Залы Возрождения, с которых я всегда начинаю (и, как правило, заканчиваю) посещение, находятся в дальнем крыле слева.
– Бывали здесь? – спросил я. Ашраф покачал головой. – Не возражаете, если мы пойдем к итальянцам?
– Куда скажете.
Он, наверное, был единственным арабом в галерее. Это все-таки так странно, нет? Мы живем на одной маленькой планете, а в последнее время еще и перемешались, и все же большинство застревает в своей культуре. Да, японцев в европейских музеях видишь часто. Но индийцев, которые с таким удовольствием ездят на экскурсии по своей стране, уже, считай, нет – христианская культура их не питает. То же самое арабы. Есть хотя бы в одном из их миллионных городов картинная галерея, где можно увидеть Филиппо Липпи или Пикассо? Хорошо, изображение людей не одобряется Кораном, хотя персы тоже мусульмане. Но можете вы в Каире, Дамаске или даже в светском Бейруте пойти в театр посмотреть «Короля Лира» или в филармонию послушать если не «Кармину Бурану» Орфа, то хотя бы «Брандербургские концерты» Баха? Нет, это все чужое.
Так что для одного из нас это было просто отличное место для контрнаблюдения. Я повернул налево, к роскошному «Коронованию Богородицы» Лоренцо Монако, а Ашраф прошел прямо. Дойдя до конца, я повернул направо, а египтянина залы повели налево, так что мы пересеклись и проверили друг друга. Потом я сел на мягкий диванчик посреди зала, а Ашраф приземлился с другой стороны, спиной ко мне, достал фотоаппарат и стал делать вид, что рассматривает сделанные снимки. Хотя в зале мы были одни.
– Сначала спасибо за дискету, – сказал египтянин. – Мы уже сегодня начали операцию в Германии.
– Всегда рады помочь, – отозвался я. – А у меня все еще больше запуталось.
Я в двух словах рассказал про утреннюю встречу с Рамданом и его требование оставить брата в покое.
– Это очень плохо, – озабоченно произнес египтянин, и скулы на его лице обозначились еще резче. – Думаю, вам лучше не встречаться с Мустафой, пока Рамдан не уедет в Йемен.
– А известно, когда он уедет?
– Вроде бы завтра. А там кто знает?
– Вот видите. А я не могу ждать в Лондоне вечно, – сказал я, подводя его к правильной мысли. – Мне хорошо бы хотя бы передать Мустафу на связь другому человеку. Но при этом быть уверенным, что он продолжит работать.
Намек сработал.
– Я обещал, что никому его телефон не дам, – сказал Ашраф, – но раз так случилось… Запишете?
Он достал свой мобильный и высветил на экране номер Мустафы. До десяти цифр запомнить ничего не стоит. «+44 77» – понятно, «1773» – Бостонское чаепитие, «48» – год рождения Пэгги, «30» – у меня на 30 сентября обратный билет в Нью-Йорк забронирован.
Я кивнул – все, мол, в оперативной памяти – и уточнил:
– Но на вас не ссылаться?
– Пусть он лучше думает, что у вас фантастические технические возможности. – Такие фразы обычно произносят с улыбкой, но лицо Ашрафа оставалось серьезным, даже строгим. – Я встретился вчера с тем агентом, – продолжил он. – Ну, который отказывается выходить на связь с кем-либо еще.
– Так, очень интересно, – с наигранным вниманием встрепенулся я, чтобы ему и в голову не пришло, что я об их встрече уже знаю.
– Он много рассказал про то, что творится в мечети Финсбери-парка. Это… Я даже не знаю, как это назвать. Там какой-то вертеп, сборище уголовников. У них на двух верхних этажах типа гостиницы. Так вот, в этом караван-сарае можно выправить поддельный паспорт или купить настоящий, украденный, чтобы в него там же вклеили вашу фотографию. А дальше можно сделать, например, следующее.
С этим паспортом вы снимаете квартиру, где вас на самом деле живет, если нужно, пять-шесть человек. Когда вы получаете первый счет на свое имя, за электричество или телефон, вы с паспортом и квитанцией об оплате идете в банк. Этого достаточно, чтобы открыть счет и положить на него, скажем, тысячу фунтов. Вы пользуетесь этим счетом очень аккуратно, и через полгода банк выдает вам кредитную карточку. Вы и ею пользуетесь, как нормальный человек, и еще через полгода банк предлагает вам кредит. И вот тогда вы наносите удар: забираете деньги и скрываетесь. Британские банки уже потеряли так миллионы фунтов стерлингов.
– А что полиция? – спросил я.
– Похоже, это беспокоит только банки. Но это долгий путь добывания денег. Есть и более короткий. В мечети базируется целая сеть мошенников с кредитными карточками. Они дают сканеры, считывающие пин-коды, людям, которые работают на бензозаправках, в ресторанах и в отелях. Потом они изготавливают клоны кредиток, снимают деньги в банкоматах или покупают что-то в магазинах. Всякую ерунду – то, что можно тут же перепродать за наличные. Кроссовки, фирменные джинсы, всякие «найк», «гуччи»-муччи…
– Но все эти люди работают на себя или на джихад?
– Часть денег оставляют себе мошенники, а большая часть, как считается, идет на джихад. Но на самом деле до моджахедов доходят крохи – львиную долю доходов забирают себе имам и его приспешники.
– А те, кто зарабатывают деньги, это знают?
– Догадываются. Хорошо известно, что Абу Саид очень любит женщин – он не раз уже попадал в скандалы. Но все эти проповедники рано или поздно, как только сколотят капитал, отходят от дел. Они возвращаются на родину, покупают там себе виллы и живут припеваючи.
– Не может быть, чтобы в МИ-5 об этом не знали, – сказал я.
– А у вас знали?
Специально так общо спросил: «у вас». Не уверен, где я работаю: в ЦРУ, в ФБР, в АНБ, в военной разведке или на Госдепартамент. Знал бы ты, дорогой…
– В таких подробностях нет, не знали. Мы как-то больше рассчитывали на своих британских кузенов. Однако это их, похоже, действительно мало волнует.
– Это их волнует, но пока они решают проблему так.
Ашраф прервался – в зал забрело немецкое семейство. Крупный мужчина с путеводителем в руке, близорукая женщина с планом музея, бледная понурая девочка лет тринадцати с видеокамерой и толстый мальчик в падающих штанах, которые он постоянно поддергивал. Семейство, не останавливаясь, прошло через зал, в котором путеводитель не усмотрел ничего выдающегося, и так же, по ранжиру, вышло. Подозрительно, что мы так долго сидим рядом, делая вид, что незнакомы – служитель же время от времени проходит, смотрит.
– Давайте пройдемся, – предложил я. – Так как англичане решают эту проблему?
Ашраф встал, и мы не спеша направились к выходу.
– У нас пришли к такому выводу. Их спецслужбы заключили с исламистами сделку. Делайте что хотите, но чтобы никаких терактов на британской территории. Они готовы закрывать глаза на вербовку моджахедов, на финансовые мошенничества, на мелкие преступления, лишь бы в английских городах – на улицах, в транспорте, в гостиницах, в ресторанах – все было спокойно. Только…