Мохов заметил меня и вылез из машины. Увидев мое мексиканское обличье, он даже рот открыл картинно. Я улыбнулся – терпеть не могу сухарей. Мы обогнули решетку из редких коротких прутиков и вошли в пустынный сквер.
– Это твоя принцесса там сидит? – спросил я.
– Она. – Короткое слово, а произнесено с такими обертонами, что ясно, кто для него цель всякого бытия. – Извини, мне с занятий надо было ее забрать.
– Что за жизнь! Были бы мы нормальными людьми, познакомились бы семьями. Ходили бы вместе есть мороженое.
Мохов удивленно посмотрел на меня:
– А мы как раз туда собирались. У нас традиция. Правда, сегодня не успели.
– Ну, извини. Вот, держи.
Я протянул ему рюкзак. Подтверждая все мои наблюдения и соображения по его поводу, Мохов тут же, на ходу, расстегнул молнию и сунул в него нос.
– И что я с этими кассетами должен сделать? – спросил он. – Ты что-то туманное сказал мне тогда в машине после «Херродса». Хотелось бы поподробнее.
– Пожелания такие. Отсмотрите их с вашими ребятами, которые занимаются МИ-5. Найдите на них всех, кого вы знаете. Туда должна была прийти большая шишка и еще кто-то из сотрудников рангом пониже. Этого знаешь?
Мы подошли к свободной скамейке и сели. Я протянул Мохову фотографию Фини с Ашрафом.
– Наш египтянин. И англичанина в очках знаю, конечно. Джон Фини. Это он должен быть на кассете?
Мохов был заметно доволен собственной эрудицией, и я счел нужным его похвалить:
– Не зря здесь рыбу с чипсами переводишь. Да, возможно, там будет Фини. Он или не он, ему нужно было встретить имама из мечети Финсбери-парка. Абу Саид, с железным крюком вместо одной руки, знаешь? – Мохов кивнул. Я отдал и одну из фотографий Халеда. Это, напоминаю, ливанский тройной агент, до которого я пока не добрался. – И вот на этого фрукта попробуйте что-нибудь отыскать.
– Обширная программа.
– Это не все. Нужные куски с этими персонажами нужно скопировать и отправить в Москву. А мне просто распечатайте скрин-шоты.
– Инструктаж закончен? – насмешливо уточнил Мохов.
– Извини.
Я объяснил, что за встреча была в «Марриотте» и почему это так важно.
– Ну, вот это уже вещественное, – довольно проурчал Мохов. Видимо, ему приходится крутиться в резидентуре, чтобы и себя показать, и нас с Лешкой не подвести.
– Это только начало, – пообещал я и уточнил: – Только рюкзак с кассетами должен вернуться ко мне не позднее половины седьмого утра завтрашнего дня. А там восемнадцать часов видео.
– Сообразим, не пальцем сделанные. – Модное словечко или сам придумал? – Я из дома еще свой видак принесу – и на промоточке, на промоточке…
– «На промоточке», – передразнил я. – Смотрите, второго шанса не будет.
– Еще как будет! Мы же их сначала скопируем. Даже раньше можем тебе вернуть оригиналы.
– Не стоит. У меня время до утра.
Мы поднялись и пошли обратно к машине. Мохов не забросил рюкзак на спину и не нес за ручку, а крепко прижал к груди. Страхуется. Как бы лихой проезжий мотоциклист не выхватил бесценный груз.
– Слушай, – озабоченным тоном спросил он, – ты, случайно, не знаешь, где Заур? Ты последний виделся с ним.
– Случайно знаю. – Я посмотрел на часы. – Он сейчас, скорее всего, летит над Менгрелией. Или уже над Имеретией.
Мохов изумленно уставился на меня:
– Он улетел? А кто купил ему билет?
– Я. Чего мучить парня?
Взгляд недоверчивый, запыхтел. Что там интуиция ему подскажет?
– Я так и знал, что вы его перевербуете, – сказал он.
Я расхохотался:
– Володя, ты можешь мне не верить, но я просто отправил Заура домой.
Мохов по-прежнему с подозрением смотрел на меня.
– Клянусь. На свои деньги. Парень же места себе не находил от беспокойства.
Взгляд Мохова помягчел.
– А как же? – Он покачал головой. Конечно, как же Центр, ФСБ, все эти серьезные организации? – Ну ты даешь. И что мне теперь сказать шефу?
– Тот же вопрос – тот же ответ. Если тебе так проще, скажи правду. Мне все равно.
– Хм… Ладно, скажу, что Заур куда-то пропал. – Мохов повеселел. – Главное, что об этом можно больше не думать. Нет человека – нет проблемы.
Сталин это сказал, Иосиф Виссарионович. И «Доверяй, но проверяй» – это тоже он. Внес свой вклад в русский язык несостоявшийся грузинский поэт.
– Я рад, что ты все правильно воспринимаешь. – Мы подошли к выходу из сквера. – Подумайте сами, как лучше вернуть мне кассеты. Может, через Станислава, чтобы тебе лишний раз не светиться.
Станислав, напоминаю, это Лешка Кудинов – мы перед своими тоже шифруемся. На самом деле наши контакты с Моховым были одним из самых больших рисков во всей операции. Он же сотрудник росзагранучреждения, как они это называют. Выявили его англичане в качестве разведчика или нет, время от времени за ним все равно должны пускать хвост. Лешке тоже, разумеется, должен будет передать кассеты кто-то из резидентуры, но все же не тот же самый человек. Наверняка у них продуманы свои процедуры, через те же явочные квартиры.
Мы пожали друг другу руку, и Мохов вернулся в машину. Девочка, по-прежнему качающая головой в такт музыке, вынула из уха один наушник и вставила его отцу. Тот застыл с блаженной улыбкой – не от музыки, оттого, что он сейчас со своей принцессой связан еще и этим проводом. А девочка потянулась к нему и поцеловала в щеку. Наверное, он только что ей этот новый диск купил.
Я подождал, пока моховская «мазда» не выехала с площади. Никто за ним не поспешил вслед. Однако в наши дни это уже ни о чем не говорит. Теперь ведь все города утыканы видеокамерами, даже если машина регулярно проверяется технарями на наличие маячков. Мне бы самому не подхватить от него вирус.
Я вышел на одну из главных торговых улиц мира, Оксфорд-стрит. И здесь в одном из очень фешенебельных и очень дорогих магазинов мужской одежды купил себе шляпу. Так что следующий перекресток я пересек хотя по-прежнему мексиканцем, но все же уже другим человеком.
3
Меня трудно удивить. «Nil admirari» с молодости было одним из моих самых любимых изречений. Хотя, честно сказать, мало ли у меня было выписанных цитат из умных книг? Постепенно многие из них теряли новизну и безусловность, не оправдывались опытом, оказывались лишь игрой ума, красным словцом или, наоборот, банальностью. Другие же, наоборот, становились неразрывной частью меня самого. Так произошло и с этой мудростью – ничему не удивляться. И лишь изредка жизнь преподносит мне сюрпризы, заставляющие забыть об усвоенной невозмутимости.
Это я по поводу одной из фотографий, которые передал мне Радж. Чтобы не мелькать слишком часто в его магазине, я попросил послать их мне с одним из племянников в паб «Собака и утка», в котором я приземлился. Мне был вручен стандартный кодаковский конверт с несколькими десятками отпечатков, на которых был запечатлен Рашид Халед, ливанский толстячок, работающий на всех, кто заплатит. А также люди, с которыми он встречался за вчерашний день. Так вот, одним из них был Рамдан, тот самый бесстрашный алжирский боевик, столь опасающийся контактов с темными личностями вроде меня.
Скорее всего, они были хорошо знакомы. На одном из снимков – они были сделаны в кафе – Рамдан запросто накрывает руку ливанца своей. Они говорят о чем-то серьезном – ни на одной из пяти фотографий не видно улыбок, этих привычных для Востока смазочных материалов даже в ходе сложных деловых переговоров. Зачем они встречались? На чем порешили? Я понял вдруг, что уж это-то я смогу узнать.
Я дошел до ближайшей красной телефонной будки и позвонил Раджу.
– Ты знаешь, где сейчас наш ливанский друг?
– М-м… – Защелкали клавиши компьютера. – Судя по всему… Да, похоже, Объект Два приехал обедать в тот же ресторан, где был вчера.
– Как называется?
– «Лайя-Лина». Бошамп-плейс, 2, рядом с Бромптон-стрит.
– Отлично, найду.
– Помощь нужна?
– Сделайте так, чтобы, кроме нашего, других фотографов там не было, – рассмеялся я.
Халеда в ресторане я заметил сразу. Как человек, которому есть чего опасаться, он сидел в самом дальнем углу, лицом к двери, рядом с проходом в туалет и на кухню, из которой наверняка был выход на задний двор. Я устроился в том же конце зала, лицом к нему. Напоминаю, по-прежнему в обличье мексиканского полицейского.