– Все, все. У меня билет на тридцатое, но, по-моему, я хоть завтра смогу обратно лететь.
Действительно, что мне осталось сделать? Утром мы должны в последний раз встретиться с Ашрафом, чтобы дальше он мог функционировать в автономном режиме. А Мустафа знает, что с ним будет работать кто-то другой. И с Халедом условия связи тоже обговорены.
– Мы с тобой еще увидимся? – с сомнением в голосе спросил Кудинов.
– Где-нибудь, когда-нибудь, – подтвердил его сомнения я, забирая на колени рюкзак с кассетами.
Кто же тогда мог предположить, как все обернется?
Похищенные
Напоминаю, мы с Лешкой Кудиновым были заперты в какой-то слесарной мастерской. Не воспользоваться этим обстоятельством для людей, скованных наручниками и находящихся в смертельной опасности, было бы просто экстравагантно. При этом конструкция, к которой мы были пристегнуты, была не только неподъемной, но и несдвигаемой.
А соблазнов вокруг было хоть отбавляй. Ну ладно, сверлильный станок далековато стоит, да и запустить его бесшумно не удастся. Две пилы по металлу – такие гнутые красные трубки с лезвием посередине, почему-то закрепленным только одним концом – висели на крюке еще дальше. Но вот на верстаке сразу за тисками среди металлических обрезков лежит напильник. Немного ржавый и без ручки, с торчащим тупым острием, если можно так выразиться. Но в тот момент он казался мне прекрасным, как чертеж Леонардо да Винчи.
Чтобы завладеть им, мне не хватало сантиметров сорок. Двадцать до края верстака и столько же до самого напильника. Однако шанс все же был.
Дело в том, что в конструкции, к которой мы были прикованы, второе кольцо наручников продевалось в проушины, симметричные с каждой стороны. Лешку примкнули за крайнюю проушину справа. Она была длиной с полметра, так что он пользовался относительной свободой перемещения. Однако ему она была ни к чему: его часть мастерской была пустой, если не считать той стремянки, которая падала на меня в фургоне, и пары пузатых пластмассовых ведер с краской. Кудинову удобнее было только смотреть в окно, на летное поле.
Мои же наручники зацепили за проушину слева, со стороны верстака и окна, выходящего на бытовки. Но не за крайнюю, а за предпоследнюю. Это было просто круглое отверстие, не дававшее никакого хода. Наверное, так получилось случайно. Однако если бы меня пристегнули, как Кудинова, только с другой стороны, я, изловчившись, возможно, сумел бы дотянуться до напильника.
Мы обсудили эту возможность с Лешкой. И еще другие варианты, если эти ребята допустят оплошность.
Звонка, чтобы вызвать похитителей, у нас не было, поэтому я постучал наручником по железяке. Полой она не была, так что звук оказался слабым. Однако его услышали.
Они вошли оба, и рыжеволосый, и рыжезубый, как Кудинов их обозначил. У рыжезубого в руках опять был «магнум».
– Мне надо в туалет, – заявил я.
– И я тоже готов за компанию, – поддержал меня Лешка.
Похитители обменялись досадливыми взглядами.
– Не надо было давать им пива, – проворчала рептилия.
Рыжеволосый только вздохнул.
– Я, конечно, могу сделать это и здесь, – подтолкнул их к правильному решению я.
– Ладно, – сказал рыжий. – Только…
– Договорились, без геройства, – выставив вперед ладонь, благодарно завершил фразу я.
Ребята действовали грамотно. Рыжезубый с пушкой встал наискосок – так, чтобы, когда мою вторую руку отстегнут, я не смог бы схватить его напарника и загородиться им. И от Кудинова он был на расстоянии, достаточном, чтобы тому не удалось подсечь его ногами и выхватить пистолет.
Стоит рискнуть? Как только рыжий освобождает левую руку, я правой хватаю его за горло. И что толку? Я целиком перекрою рыжеволосого своим телом, и рептилия сможет спокойно стрелять. Хватка, кстати, у этого рыжего была крепкой, даже очень. Это только считается, что самые сильные люди – это молодые качки, у которых рука с мою ляжку. Сорокалетние мужики, жилистые, поджарые, им не уступят.
По всем этим причинам я послушно поднес освобожденную левую руку к правой и позволил защелкнуть на себе наручники. Все равно процедура показалась похитителям опасной.
– Предупреждаю, если что пойдет не так, я пристрелю не только тебя, но и твоего друга, – сказал рыжезубый, качнув пистолетом в сторону Кудинова.
Это как раз то, на что Лешка надеется при плохом раскладе.
– А вот это пожалуйста, – заявил я. – Никакой он мне не друг, просто товарищ по несчастью. Хотя я, конечно, сожалею, что один из нас случайно влип из-за другого.
На улице оказалось прохладнее, чем я ожидал. Или просто мы привыкли к парилке, в которую на солнце превратился наш ангар. Летное поле по-прежнему было пустынным. Возможно, его намеревались распахать под брюссельскую капусту или под ячмень, чтобы варить душистый английский эль. Так я себя настраивал в позитивном ключе.
Нетвердо ступая затекшими ногами, я доковылял до желтеющей старой липы на краю дороги. Завидев людей, стая ворон с карканьем полетела к нам от соседнего леска. Вороны же умные птицы, я много раз это замечал. Когда им скучно, они радуются любому развлечению, особенно если можно напроказить. Одна из них пролетела над самой моей головой, я даже почувствовал колыхание воздуха от ее крыльев.
– Сейчас бомбить начнут, – предупредил я своих конвоиров.
То ли похитители и сами знали об этой любимой каверзе ворон, то ли детали несложной операции, которая мне предстояла, их не интересовали, но они отстали. Так что я одним пальцем даже смог удостовериться: вот он, телефончик, лежит на месте, ждет своего часа.
– От шефа новостей нет? – спросил я и демонстративно повернулся к ним лицом, застегивая ширинку. Человек отлить пришел, что такого запрещенного у него может быть в штанах?
– Не торопи события, приятель, – откликнулся рыжезубый. Как-то недобро он это сказал.
Я снова возглавил шествие, на этот раз обратно к сараю. Теперь предстояло самое главное. Встать по отношению к нашей конструкции как-нибудь так, чтобы меня пристегнули к крайней проушине, как Лешку. Грамотно это надо проделать, не нарочито.
– Можно теперь за другую руку? – попросил я рыжего. – Эта уже стерта в кровь.
Что было правдой. Рыжий посмотрел на мое запястье, а я уже подносил правую руку к крайней, длинной проушине. Буду теперь к Лешке больше спиной, но удобство в общении сейчас не главное. Рыжий, славный малый, человеколюбиво отстегнул левое кольцо с моей руки и примкнул его к проушине. К крайней.
Я ничем не выдал своего удовлетворения. Просто уселся на пол и вытянул ноги. Лешка же, увидев, что у нас все получилось, демонстрировал примерное послушание. Да и я, пока Кудинова водили к липе, не сдвинулся ни на сантиметр, чтобы не спугнуть удачу. «Хорошо, что они, похоже, опасным считают только меня, – подумал я. – Даст бог, Лешке удастся отвертеться. Против него ничего нет. Понастойчивее надо, понастойчивее».
Кудинов, как оказалось, действовал в том же направлении.
– Только один звонок, – умоляющим голосом говорил он, когда его вводили в сарай. – Моя жена сейчас же с ума сходит. Клянусь, я скажу ей, что поехал в Гиллингем. Это в устье Темзы, у нас там катер. Я в нем перебираю палубу, и иногда в нем же ночую. И еще я скажу, что аккумулятор в телефоне садится, а зарядник я забыл на работе. Можете пристрелить меня прямо на месте, если я скажу ей что-либо еще.
В какой-то момент мне даже показалось, что похитители готовы были разрешить ему позвонить, настолько Лешка был убедительным в избыточных деталях. Во всяком случае, они переглянулись, советуясь взглядом. Но нет – инструкции насчет пленников явно были другими.
Кудинов был пристегнут за ту же проушину и сел на пол с удрученным видом. В душе-то он, наверное, ликовал – сейчас мы останемся одни и…
И… Рыжий защелкнул кольцо Лешкиного наручника, отошел, окидывая взглядом место нашего заключения, заметил лежащий на верстаке напильник и бросил его в инструментальный ящик, стоящий у самого окна.
В день похищения