1
Тот злополучный день, который вновь соединил нас с Кудиновым, начинался совершенно мирно. Я действительно собирался возвращаться в Нью-Йорк четырехчасовым самолетом «Дельты». Забронировал место по интернету, посчитал, когда мне нужно выехать из «Марриотта» и забрать свои вещи в «Меридьене», чтобы без спешки добраться до Хитроу. Получалось, в половине второго. Час на дорогу с получасовым запасом на непредвиденные обстоятельства, и за час до вылета я в салоне вип-пассажиров. Я всегда перемещаюсь первым классом, а для баловней судьбы все формальности совершаются быстро.
На этот раз Чандра постучалась в мой номер точно как договаривались, без четверти восемь. Я уже успел принять душ, наклеить усы и брови мексиканского охотника за наркоторговцами и, закутавшись в белоснежный махровый халат, застегивал купленный с Раджем временный чемоданчик с каталогами. Мы с Чандрой сказали друг другу «привет», а дальше без единого слова девушка спрятала под простыни на своей тележке коробку с кассетами, а в карман фартука – два конверта, для Мэтью и нее самой. Гонорар плюющегося юнца был, как я и обещал, увеличен вдвое, да и премиальные горничной ее точно порадуют. Чандра этого еще не знала, и тем дороже для меня стала ее улыбка, ослепляющая белизной зубов и бездумной радостью только начинающейся жизни.
С Ашрафом мы встречались в десять. Из людей, с которыми я виделся в Лондоне, риск попасть под наружку с помощником военного атташе был не меньше, чем с Моховым. Но часа же на проверку хватит? Я выписался из «Марриотта» в девять и, громыхая чемоданчиком на колесах, для разнообразия пошел к метро в сторону от центра, на «Эджвар-роуд». Пока шел по пустынной Форсет-стрит, в несколько приемов избавился сначала от усов, потом от бровей и наконец одним движением сорвал с головы парик. Ходить в гриме – радости мало. Под париком голова потеет, а все эти нашлепки, того и гляди, отклеятся. Потом нырнул под землю и сорок минут нарезал круги по паутине лондонского метро, прежде чем вынырнул на поверхность в Челси.
Как обычно, египтянин проехал мимо меня, чтобы я мог убедиться, что за ним нет хвоста. Пока он разворачивался, я перешел на другую сторону улицы, повертев головой у зебры. Якобы чтобы убедиться, что водители меня видят. И лишь после этого я забросил свой чемоданчик на заднее сиденье подъехавшего «ровера» Ашрафа и уселся рядом с ним.
Рука его была, как обычно, сухой, темное, почти чернокожее лицо – непроницаемым. Я сообщил египтянину, что вопрос с Мустафой улажен – паренек продолжит работать втайне от брата. Зачем я решил об этом доложить? Специально. Эту информацию Ашраф может легко проверить у самого Мустафы. А услышав ее от меня, он поймет, что я ему полностью доверяю. В данном случае это важнее. Надо усыпить его бдительность, пока я не разберусь, почему он утаил от меня знакомство с Фини.
– Рамдан точно не едет в Йемен? – спросил Ашраф.
Он, похоже, начинал осваиваться с левосторонним движением. Во всяком случае, позволял себе поглядывать на меня чаще, чем остановившись на красный свет.
– Так сказал Мустафа. А что, этот псих тоже у вас на связи?
Египтянин даже выпалил что-то по-арабски. Поскольку я различил слово «Алла», это было что-то примерно «Боже упаси!».
– Я боюсь, если Рамдан остается в Лондоне, – справившись с эмоциональным взрывом, добавил он по-английски, – с ним придется все же разбираться.
Ну вот опять! А от кого тогда мы будем получать информацию о закупках оружия? Я с сомнением покачал головой и даже замычал на случай, если Ашраф не рискнет оторвать глаза от дороги.
– Что?
– Я бы точно не стал этого делать, – сказал я. – Я уже говорил вам, братья связаны очень прочно. Неизвестно, как отреагирует Мустафа. Он может уехать из Англии или – что хуже – заподозрить, что исчезновение Рамдана произошло в результате наших с вами телодвижений. В обоих случаях мы его потеряем.
– И что бы вы тогда посоветовали?
– Я бы работал, как будто Рамдана не существует. Я бы даже с Мустафой приостановил контакты. Если, конечно, – с деланной поспешностью добавил я, – он вам не нужен до смерти.
Египтянин подумал.
– Да нет. Он ведь сейчас будет заниматься в основном талибами и Чечней.
– Вот видите. А для вас встречи с ним – потенциальная опасность. Вдруг Рамдан узнает, что вы не порвали отношений с его братом?
Ашраф нахмурил брови. Думает.
– Вы убедитесь, – выложил новый аргумент я, – человек, который будет встречаться с вами после моего отъезда, будет приносить сведения, куда более важные для вашей страны. Как там, кстати, эта операция в Германии?
Я имел в виду наработки по египетским террористам, которые я на днях передавал Ашрафу.
– Пока не знаю. Наверно, еще продолжается. В любом случае вы нам очень помогли.
– Тем лучше.
Открыв бардачок, я положил в него еще один конверт.
– На оперативные расходы? – неуверенно сострил египтянин. Нет, этот человек положительно был не способен улыбаться.
– На этот раз премиальные. – Я повернулся к нему. – И оставлю вам свой чемоданчик, ладно? Там каталоги – можете потом выбросить.
Египтянин сделал недоуменное лицо, но задавать лишних вопросов не стал.
– Хорошо.
Все, «Марриотт» я закрыл. Не забыть оставить Мохову мексиканский набор, и можно улетать.
– Ашраф, я завтра перебираюсь на континент, – предвкушая радость возвращения домой, сказал я.
Всегда надо путать карты. Если уезжаете сегодня, говорите, что завтра. Если едете на запад, говорите, что на восток.
– Наше сотрудничество для нас очень дорого, – продолжал я. Он сам убедится в этом еще раз, когда откроет конверт. – Условия связи остаются прежними, но на встречу с вами может прийти кто угодно.
Ашраф недоуменно посмотрел на меня.
– Я имею в виду, мужчина или женщина, любого цвета кожи, с любым акцентом, – уточнил я. – При этом вы должны знать, что это будет не просто какой-нибудь агент-связник, а всегда профессионал высокого класса.
Египтянин слушал меня, нахмурившись, – эта идея была для него новой. Но потом все же кивнул:
– Хорошо. Будем надеяться.
– Можете быть уверены.
Вот так просто! А я ведь запланировал эту встречу специально, чтобы убедить египтянина, что на связи с ним не обязательно будет американец. Ведь именно из-за таких опасений Эсквайр попросил меня прилететь в Лондон. Ну, и лишний конверт при таких отношениях не помешает, особенно раз дела пошли хорошо. А уж если мне действительно удалось разубедить Ашрафа иметь дело с алжирскими братьями…
Так что настрой у меня был самый оптимистичный. При этом в принципе я осознаю, что самонадеянность – это системное заболевание, вроде диабета. На первых порах кажется, что ничего плохого не происходит, а болезнь уже точит свои ходы по всему организму. Конечно, и паранойя не лучше. Если видеть опасность за каждым углом и врага в каждом силуэте, свихнешься еще быстрее. Как бы вырулить между этими Харибдой и Сциллой?
2
Где-то с этого момента у меня и возникло неприятное ощущение. Это как в театре – действие на сцене продолжается, а мы вдруг начинаем слышать фонограмму. Скрипочки где-то далеко-далеко на одной ноте заиграли, и все вокруг начинает пропитываться тревогой. А скрипки не умолкают, и мы понимаем, что дело движется к драматической развязке. Вот и я вдруг нечто подобное услышал.
Что меня в какой-то степени оправдывает – я ведь все это время не расслаблялся. Я полностью отдавал себе отчет, что любой из людей, с которыми я встречался, мог быть под наблюдением. Может, кроме Лешки, хотя и пересекаясь с ним, мы оба тщательно проверялись. А все остальные? В первую очередь как раз Ашраф. В аппаратах военного атташе музыковеды или продавцы пылесосов не работают, так что он наверняка считался выявленным разведчиком.
Мохов? Он тоже был иностранцем, к тому же русским. Правда, прикрытие «Аэрофлота» всегда было вотчиной военной разведки, ГРУ, а Володя был сотрудником СВР. Однако для английской контрразведки разницы большой не было, там ее могли и не знать. Успели его раскрыть или нет, время от времени денек-другой за ним точно ездили. Конечно, ребята из резидентуры его подстраховывали, но уже сколько раз я вызывал его на экстренные встречи. И Мохов перемещается на машине, его на каждом перекрестке камеры видят.