– Потом, потом будешь меня восхвалять, – приговаривал он, склоняясь теперь над моими наручниками. – Вот как надо было – не острый конец туда загонять, а тупым пробовать провернуть, как отверткой.
Но проделать это он не успел – дверь открылась, впустив в сарай еще один поток света. На пороге стоял Мустафа. Кудинов здоровый – меряться с ним силой алжирец не решился. Он коротко вскрикнул и побежал к бытовкам. Мы слышали, как зашуршал гравий под его ногами.
– Лешка, беги! – крикнул я.
Кудинов замешкался.
– Беги, я говорю! Это наш шанс.
Но Лешка снова лихорадочно завертел стружкой в замке моих наручников.
– Идиот! Ты спасешься и меня потом выручишь. А так мы оба погибнем. Беги!
Кудинов подбежал к порогу, и по выражению его лица я видел, что путь был по-прежнему свободен. Он даже выскочил наружу, но решение к нему еще не пришло. А спасение было в двух шагах: перемахнуть через кювет, в два прыжка прорваться сквозь заросли полыни, а дальше частый лес, упавшие деревья, кустарник в человеческий рост.
– Ну! Сейчас будет поздно, – крикнул я.
– Уже поздно, – сказал Лешка, поднимая руки.
Они выбежали вчетвером. Лешка, пятясь, отступил в сарай, впуская их одного за другим. Рептилия наставляла на нас «магнум». Рамдан же держал на изготовку свой маленький «узи», с каким я видел его при первой встрече. И только рыжий с Мустафой были с пустыми руками, да они и остались на пороге.
Кудинов сел рядом со мной на пол и позволил снова защелкнуть наручники на своем запястье. Рамдан пнул нас пару раз для порядка. Зло так пнул, довольно больно. Мне по почке попал. Все-таки шакал, прав Кудинов. Связанных-то бить какой риск?
– Еще одна такая выходка, и я вас пристрелю, – пообещал Рамдан, тыча в нас дулом автомата. – Вы что, хотите закончить свои дни вон там, в канаве?
– А ты хочешь закончить свои дни в британской тюрьме? – парировал Кудинов.
– И закончить их намного раньше, чем состаришься? – усугубил я.
Рамдан только отмахнулся. Но мне показалось, что англичане на такую перспективу не подписывались. Особенно на то, что в тюрьме они долго не протянут.
– Я говорил, их здесь лучше не оставлять, – примирительно сказал рыжий.
– Да и что мы скажем, если вдруг появится егерь из имения, а они начнут орать и колотиться? – подхватил рыжезубый.
Оба смотрели на Рамдана.
– И что вы предлагаете?
Англичане переглянулись.
– Спеленать их как следует, рты заткнуть и перепрятать где-нибудь.
– Где, например?
Рыжие снова посмотрели друг на друга.
– Да вон хоть в самолете. Там на летном поле самолет стоит, сто лет уже не летает, – предложил рыжеволосый. Он, похоже, был местным. – Привяжем их там. И далеко отсюда, никто не услышит.
– А туда никто не приедет? – спросил Рамдан.
– Исключено. Ключ от ворот у меня.
– Ну, давайте попробуем.
…Я много раз бывал в таких ситуациях. Пока тревожно, пока есть ощущение опасности – все еще нормально, ну, еще есть шанс, что снова будет нормально. А когда вдруг становится легко, почти весело – это значит, что смерть где-то совсем рядом. Вот идем мы с Лешкой по траве – высокой, некошеной, с пушистыми бежевыми метелками. Цикады пиликают, птица какая-то в лесу мерно заукала. Солнце еще не спряталось за деревья, но уже не греет. Зато лес на краю поля розовый в предзакатных лучах, и контуры всех предметов вокруг прописались четко, днем их яркий свет размывает. Идиллия! Ну, если не оборачиваться на конвой за нашими спинами. А мы и не оборачиваемся, и так на душе спокойно, а в голове бесшабашно. Как будто я в детство вернулся. Но я-то знаю, что это потому, что в любой момент может случиться что угодно, и ничто уже не в моей власти.
Однако на душе спокойно. Она, душа, знает, что это просто переход. И я ей в такие минуты верю. Верю, что там, где меня встретит отец – не щепка с провалившимися щеками, как перед смертью, а здоровый, с внимательным ироничным взглядом и вечной сигаретой в зубах, – ничего плохого со мной случиться не может.
5
– Ты уверен, что так лучше? – спросил я, когда стихли шаги наших похитителей.
Упаковали нас так. Правда, дав отлить перед погрузкой – хорошие люди, не стали нас унижать. Наручники нам застегнули спереди, но все же спеленали поверх одежды упаковочным скотчем. Руки – до локтей, ноги – до колена. И посадили на цепь. Буквально. Пропустили через наручники у каждого, потом через скамейку вдоль одного борта и замкнули на замок. «Если увижу, что вы попытались снять скотч, свяжу, как баранов, и рты заклею», – пригрозил напоследок Рамдан.
Что в этом кукурузнике раньше перевозили, не знаю, но сейчас он был похож на помойку. Весь пол салона был завален мелким мусором: какими-то щепками, кусочками поролона, обрывками бумаги; пластмассовых защелок кто-то рассыпал целый пакет. В эту грязь нас и положили. Но как только похитители вышли, мы с Лешкой тут же поднялись и уселись на скамью. У сидящего человека больше достоинства, чем у лежащего. Даже у связанного.
– Ты что имеешь в виду? – уточнил Кудинов.
– Я имею в виду, что надо было тебе бежать, пока была такая возможность.
– Ага. Я бы убежал, а они бы тебя шлепнули. Он же обещал, этот придурок.
– Может, и да, но, скорее всего, нет. Им же деньги нужны. А мертвое тело многого ли стоит?
– Ага. – Слово это не из Лешкиного словаря, но вот опять повторил его. – А если бы шлепнули сгоряча? Я бы спасся, а ты бы за это заплатил. Да мне бы лоботомию пришлось делать, чтобы я каждую секунду об этом не думал.
Потом мы проверили свои ощущения по поводу интуиции. Ну, что ему она подсказывала, что надо срочно звонить, а моя советовала погодить.
– Ты же не слышал, как Мустафа подошел? – спросил я.
– Нет.
– А там гравий. Если бы подходил, мы бы услышали. Значит, стоял под дверью и подслушивал.
– Нет, может, подкрался, но неслышно.
Кудинов самолюбив. Мы с ним в молодости, во время подготовки, в шахматы играли. Так вот он, когда проигрывал, иногда доску со злости переворачивал – все фигуры на пол летели. Потом, правда, наш тогдашний куратор по фамилии Иванов потребовал под угрозой исключения, чтобы Лешка от этой привычки избавился. Чтобы научился держать себя в руках. Вернулась эта замашка или нет, я не знаю – мы теперь, когда видимся, в шахматы не играем. А вот упрямство на него время от времени накатывает.
– А Рамдан тоже крался?
– И он тоже крался.
– Хорошо, они оба подкрались. Но интуиция меня не обманула? Не стоило звонить, когда ты настаивал? Я бы едва номер успел набрать.
– Может, и стоило. Если бы наши засекли сигнал, они бы знали, куда ехать нас выручать.
– Если это технически возможно, я-то не уверен. Все равно, сейчас же надежнее звонить, согласен?
– Если ты сможешь добраться до телефона. – Кудинов вдруг замер. – Тихо!
– Что такое?
– Слышишь?
Я прислушался. Это был звук запущенного двигателя.
– Опять куда-то поехали. Надеюсь, за пивом.
– Или уже перезвонили нашим и теперь отправились подыскивать место для встречи, – сформулировал более реалистичное предположение мой друг.
– Одно другому не мешает, – оставил за собой последнее слово я.
Я на коленях пополз к иллюминатору, чувствуя себя как гимназист, которого поставили на колени на горох. Да, вон он фургон, разворачивается.
– Точно, уезжают.
– Не видишь, кто именно?
Фургон остановился у ближайшей бытовки. Из нее вышел мужчина, заскочил в кабину, и машина тронулась.
– Кто за рулем, не знаю. А сел кто-то из алжирцев. Англичане покрупнее будут.
– Лучше бы бешеного твоего черт унес. Ладно, звони давай.
Я прислонился спиной к иллюминатору и начал свои манипуляции.
– Справишься или помочь тебе с ширинкой? – спросил Кудинов.
Он улыбался во весь рот. Не из-за ширинки – я знал, почему.
По другую сторону здания с диспетчерской вышкой стоял еще один самолет – с дороги его видно не было. Это был уже не наш кукурузник, вылетавший в последний раз за густые английские облака еще во времена битвы за Британию. Нет, маленький одномоторный самолетик в приличном состоянии. Веселый такой, оранжевый с белыми полосками. Я понял, что тоже улыбаюсь.