Лешка помолчал. До нас долетали только обрывки произносимых нараспев фраз. По-моему, это Мустафа читал молитву вслух.
– Ты понимаешь, о чем они молятся? – не унимался Кудинов. – Ты же немножко знаешь по-арабски?
– «Здравствуйте», «простите», «Господь милосерден», «хорошо», «хлеб», – перечислил я примерно треть своего словарного запаса. – Пока я понял только одно слово: «рабби». «Господь» значит.
– Но они же не могут просить у Бога того, чего они хотят? – Кудинова, когда заведется, не остановить. – Представляешь, Рамдан твой молится? «Господи, помоги мне безо всяких проблем получить завтра за похищенных миллион. А потом благослови, чтобы я их прикончил, дабы замести следы».
– Он не так молится. «Господи, покарай моими руками двух неверных, которые хотят зла всем рабам твоим. А я даю обет отдать сто тысяч на борьбу с твоими врагами и столько же на строительство мечетей и помощь бедным».
– Думаешь, отдаст?
– Отдаст, если пообещает. Ему же нужно будет как-то дальше жить – и с Богом, и с собой.
– Мне кажется, Рамдан не отдаст. Ну, то есть он не будет ничего обещать. Скажет: «У меня тут двое, они, Господи, тебя не слышат и не понимают. Все равно что бараны. Так я с них получу хоть шерсти клок?» – Лешка еще подумал. – Да нет, он про нас вообще ничего не спросит и не скажет. Прочтет готовые молитвы и вернется к земным делам.
Так мы лениво вели отвлеченные разговоры, ожидая, когда же что-то начнет происходить. А соринка уже достигла провала и теперь ринулась вниз.
4
Сначала мы услышали, как завелся двигатель и хлопнула дверца фургона. За окнами снова стал открываться видимый мир: уголок бытовки и едва различимая в сером утреннем свете масса деревьев за ней. Но туман, похоже, стал рассеиваться. Я переспросил у Кудинова время – половина седьмого.
– Кассу едут оприходовать, – мрачно сказал Лешка. – Не знают еще, что их ждет облом.
Да, неприятно было об этом вспоминать. Предположим, в резидентуре не поверили моему сообщению, что нас перевозят в другое место. Отлично: операцию по нашему освобождению они все же начали. Место нашли, не заблудились, ночью подобрались к летному полю. Однако в самолете нас не оказалось, а бытовок и сарая из-за тумана видно не было. Что им было делать? Связались с резидентурой, там им сказали: «Тогда возвращайтесь, не светитесь. Дальше будем думать». И невидимые бойцы невидимого фронта как приехали, тихо и незаметно, так же и убрались восвояси. Только о чем теперь они собираются думать? Выкуп-то в резидентуре запланирован не был – Мохов это ясно дал понять.
Так что надежда только на Ашрафа. Только станет ли он рисковать своими людьми ради, как он считает, американцев? Это сегодня, когда террористы вконец распоясались, те заодно с египтянами. А завтра возникнут опять у Египта проблемы с Израилем, бывшие союзники по разные стороны фронта окажутся.
Нет, самим надо думать, как выбираться из этой ямы.
– Сами поедут или и нас захватят? – подумал вслух я.
– Если появятся, мы притворяемся, что по-прежнему спим мертвецким сном?
Теперь уже мне не понравилось слово.
– Сном праведников, – поправил я. – Да, делаем вид, что спим. Подкорректируем по обстоятельствам.
Прошло еще минут пять, и снаружи послышались шаги – широкие, мужские.
– Спим! – приказал Лешка.
Кудинов приклонил голову, обняв железяку, я вытянулся на полу. В дверь вошли, судя по звукам, трое. Щелкнул выключатель, и веки мои из черных превратились в красные.
– Спят? – спросил Рамдан.
– Похоже, – откликнулся рыжий. Он подошел и слегка качнул меня за плечо. – Да, в отключке.
– Вот и хорошо.
– В восемь туман еще не рассеется, – продолжал рыжий. – Они и у нас в тылу могут устроить засаду. Не хочешь поменять план?
– А ты знаешь мой план? – вопросом на вопрос ответил Рамдан.
Мне показалось, что вошло трое. Кто третий – рептилия, Мустафа? Я, лежа на боку, приоткрыл левый глаз, но увидел лишь кроссовки с прилипшей грязью.
– Как их тащить-то?
Это была рыжезубая рептилия. А то я уже беспокоиться стал, куда она делась.
– Так и тащить, – ответил Рамдан. – Один под одну руку подхватывает, второй – под другую.
Кто-то взял меня за наручник, которым я был прикован к нашей конструкции, и открыл его. Потом склонился надо мной в облаке перегара – я прикрыл глаз и пожалел, что не могу закупорить ноздри, – и, выправив мою свободную руку, защелкнул наручник на ней. Подошел второй, и они, подхватив под мышки, не без труда поставили меня в вертикальное положение.
Я никогда не видел, как идут люди, опоенные снотворным, и вдохновился воспоминаниями из русской жизни. Двое ведут, практически несут своего товарища, а тот, тяжело обмякнув на их плечах и не приходя в сознание, все же как-то способствует, переставляет ноги.
Эта картина показалась правдоподобной и похитителям – или они вообще ничего подобного раньше не видели. Им приходилось труднее: руки у меня были скованы наручниками, так что закинуть их каждому за плечи было невозможно. Так мы протиснулись сквозь узкую дверь и тяжело захрустели гравием.
– Может, взять его за руки за ноги? – пыхтя, спросил рыжезубый. Он был справа от меня.
– Да нет. Лучше открой наручники – куда он в таком состоянии денется? – возразил рыжеволосый.
«Значит, пистолет у Рамдана. А он где-то сзади страхует», – отметил трезвый голос у меня в голове.
Наручники действительно отстегнули. Рыжеволосый закинул мою левую руку себе за спину, а рыжезубый приготовился сделать то же самое справа.
И тут раздался негромкий сухой хлопок. Мне не нужно было соображать, что это такое, – я слышал этот звук много раз. Моя правая опора подломилась – ее не стало. Я открыл глаза: рептилия падала на землю. Еще выстрел, но рыжий по-прежнему удерживал меня.
Я высвободился и ударил его скованными руками, куда доставал – в висок. Потом соединил ладони и уже что было силы двинул его по макушке. Нехорошо было поступать так с рыжим – он все же был джентльменом, но в такие минуты средства не выбираешь. Возможно, кстати, именно этим я спас ему жизнь, потому что стреляли уже со всех сторон. Откуда точно, я не понимал – откуда-то из-за деревьев по обе стороны дороги.
А видно в этот предрассветный час было достаточно хорошо. К утру туман опустился ниже. Он уже сплошной пеленой скрывал лишь землю, да кое-где гуляли сизые клочки, как дымовые эффекты.
Я обернулся – Рамдан, отстреливаясь из «магнума», бежал к бытовке.
– Ложись! – крикнул мне голос. Это был Ашраф, но я его не видел.
– Здесь мой товарищ! – крикнул я в ответ, бросаясь назад к сараю.
И тут я увидел четыре фигуры, которые, согнувшись, бежали к нам со стороны летного поля. Они – смешная деталь – были в шапках и лыжных масках, скрывавших лица, с прорезями для рта и глаз.
«Боже ты мой! – подумал я, вспомнив вдруг о своей решимости не сквернословить. – Если это лихие парни из резидентуры, они сейчас перестреляют друг друга с египтянами».
Так что бросился я к ним.
– Не стрелять! – с молодецкой отвагой крикнул по-английски один из бежавших по полю. Я узнал его по голосу – это был Мохов.
«Вот тоже спецназовец нашелся, – пронеслось у меня в голове. Мне почему-то показалось, что его сейчас убьют. Как Петю Ростова, в первом же сражении. – Спал бы лучше в своей постели. Ну, в резидентуре сидел бы, переживал и ждал от меня звонка».
– Вообще не стреляйте! – крикнул я. – Там египтяне. Они тоже нас освобождают.
Тут раздалась автоматная очередь. До сих пор были только хлопки – стреляли из пистолетов с глушителями. А теперь было уже не до соседей и полиции. Это Рамдан палил с порога бытовки. Наверное, из «узи», с которым я видел его в день нашего знакомства и потом здесь, когда он приходил покрасоваться. Против двух связанных похищенных серьезный арсенал был ни к чему, а тут пригодился.
– Ашраф! – закричал я. – Здесь еще одна группа спасения. Прекратите огонь – вы перебьете друг друга.
С таким же успехом я мог объявить рекламную паузу.