– Да вот, к примеру, хотя бы старина Баллен,– обернулся Фабр, куда внимательней, чем я, следивший за рассуждениями Фару.
Я не стал спрашивать, кто такой Баллен. Поскольку он не имел отношения к киноактрисе прошлых лет по имени Мирей, мне было начхать на него. Но Фару подхватил:
– Да, вот тот же Баллен. Точно, это дело, которое сразу сочли глухим… хотя тут уверенно никогда нельзя сказать… и на котором он, можно сказать, спятил. В тридцать шестом инкассатор перевозил крупную сумму и в окрестностях моста Тольбиак исчез, прямо колдовским образом. Баллен там буквально рыл землю, но все впустую. Он свихнулся на нем, и это не могло не сказаться на расследовании дел, которые ему поручали после этого. Он все пытался найти ключ к этой загадке. Она стала его пунктиком. Началась война, а он все копал и копал. В сорок первом немцы отправили его в концентрационный лагерь. Он возвратился, но уже совершенной развалиной. Ни к чему не был пригоден. Сейчас он давно на пенсии, но ребята из полиции говорят, что он до сих пор ищет.
– Если хотите знать мое мнение, патрон, вмешался Фабр,– то я считаю, что у него небольшой перехлест с профессиональной добросовестностью.
– Он просто псих, только и всего. Мы ведь тоже не кудесники. Каждому случается заваливать расследование. Не будем выходить из этого округа и заглянем чуть дальше в прошлое. Помните дело Барбала? Сюзанна Барбала, одиннадцатилетняя девочка. Ее расчлененный труп в двадцать втором году нашли под сценой в кинотеатре «Мадлон» на авеню Италии. До сих пор так и неизвестно, кто совершил это преступление. Впрочем… все это пустая болтовня… верней, треп ради трепа.
– Почему? Это познавательно,– заметил я. И надо сказать, отличный способ поддержать беседу.
Комиссар передернул плечами.
– Да нет, я увидел, что смерть Ленантэ выбила вас из колеи, и попытался вас немножко отвлечь.
– Нет, не только смерть. Скорей, встреча с ним после стольких лет.
– Это одно и то же.
– Ну да, что называется, траур и все такое. Господи, что за гнусный район! Окажусь ли я когда-нибудь здесь в солнечный день?
Мы приехали на площадь Италии. Притвора туман, принявший вид неясных теней, которые, стоило их заметить, словно ускользали украдкой по бульвару Гар, повисал клочьями на голых ветвях деревьев, стоящих по центру, и лежал на земле вдоль бордюра. Все кафе на площади были освещены, а над стеклянной террасой пивной «Розе» пробегала, подмигивая, неоновая реклама. Прежде чем рвануть под уклон по бульвару Огюста Бланки, автомобили катили по кругу с тем особенным рычащим звуком, какой издают шины при езде по мокрой мостовой.
Жюль, шофер в штатском, поставил казенную машину в начале улицы Бобийо, и мы все вместе прошествовали к гостеприимному бистро.
Жюль решил дожидаться нас у стойки, за которой сидело довольно много народу,– может быть, чтобы следить за любителями рогаликов на дармовщинку. А что, после того как он послушал мой рассказ, это очень даже возможно.
Фару, Фабр и я расположились в самом дальнем от входа углу. Кроме двух влюбленных, которые даже не удостоили нас взглядом, никого больше не было.
От стойки до нас доносились отголоски разговоров, звон рюмок и грохот электрического биллиарда, насилуемого парнем, не желавшим смириться с проигрышем; возможность спустить все деньги только усиливала его рвение. Кто-то включил музыкальный автомат, и голос Жоржа Брассанса, распевающего «Берегись гориллы»[14], перекрыл все прочие звуки. Возможно, это полицейский водитель позволил себе таким образом отдохнуть и развлечься. Во всяком случае, это была недурная шутка – Брассанс, составляющий звуковой фон разговору о старом анархе.
– Конечно, это не по правилам,– начал Фару, когда официант, принявший заказ, принес мне аперитив, комиссару грог, над которым поднимался пар, и бутылочку «Виши» для инспектора, находившегося, очевидно, под впечатлением услышанных историй про абстинентов[15],– разговаривать о расследовании в бистро, но я убежден, что это дело не выходит из разряда элементарного грабежа, а их совершается столько… Так что я могу себе позволить чуть-чуть нарушить правила… тем паче мне показалось, что вам, Бюрма, нужно выпить чего-нибудь подкрепляющего…
Я молча кивнул.
– Отлично! Так вот,– комиссар принялся сворачивать сигарету,– не будем особо останавливаться на идеях Ленантэ. Он сам выбрал свою жизнь, был анархистом, фальшивомонетчиком, неудачником и так далее, но последние годы вел себя тихо.
Комиссар закурил, и дым от его сигареты смешался с дымом моей трубки.