Здесь Лакор описал приметы Ленантэ, татуировку и все прочее.
…а еще раньше фальшивомонетчиком. Такие вот дела, комиссар. Когда вы прочтете это письмо, я уже буду мертв – в больнице или где еще, от гриппа или чего другого,– и вы сможете объявить розыск Берни и Жана, а сможете и не объявлять. Но если вы прочтете письмо после того, как меня выловят из Сены или я вообще погибну насильственной смертью, знайте: меня убили Берни и Жан.
Ив Лакор
Рядом с подписью были отпечатки пальцев автора письма. Далее, другими чернилами, явно недавно был дописан постскриптум:
Насчет Ленантэ можете не беспокоиться. Я случайно наткнулся на него. Он старьевщик, торгует старой мебелью. Теперь его зовут Бенуа. Я спросил у него, как мне найти Берни и Жана. Мы не поладили, и я его зарезал. Этим я оказал услугу обществу, потому что Ленантэ был из чистюль, а они для общества самые вредные.
Я сложил адресованное легавым письмо, сунул его обратно в конверт и хотел было положить его в карман, но Ангельская Мордашка, который заглядывал мне через плечо, остановил меня.
– Это дело полиции, сударь,– сказал он.
– А скандал – дело вашего заведения.
Он возвел очи горе:
– Будь что будет.
– Как угодно. Но погодите хотя бы день-два, прежде чем сообщать об этом завещании.
– Я посоветуюсь с…
Я протянул ему конверт, желая предотвратить назревающий спор. Он взял его, положил обратно среди шмоток Лакора и проводил меня до самого выхода. Вокруг все спало. И что самое милое, на той стороне бульвара Массена, в своем домишке в Иври, дрых и г-н Даниэль, вот уже двадцать лет. Не знаю, как это мне удалось, может, меня принесло ветром, который дул теперь еще сильнее, но вскоре я уже стоял на мосту Насьональ, облокотившись о парапет и пытаясь разглядеть в кромешной тьме контуры пресловутого домика. Завывавший ветер доносил до меня тихий гул машин, работающих круглые сутки в корпусах Компании сжатого воздуха. Где-то вдалеке пробили часы. Стряхнув с себя задумчивость, я набил трубку и не без труда раскурил ее, стоя на середине лестницы, ведущей к набережной Иври. Первая направо была улица Брюнессо. Я знал, где она находится, потому что заметил табличку, шатаясь днем в поисках Белиты и цыган. Застроена улица была лишь с одной стороны, а по другую шел пустырь, часть которого была занята под стадион. На застроенной стороне разместилась масса самых разных фабричек и мастерских. Я прошел по улице дважды, прежде чем остановил свой выбор на некоем строении в глубине запущенного сада; вид у этого домишки был словно он держится из последних сил. При таком ветре он непременно скоро обрушится. На каменном столбе ворот висела цепочка. Я дернул. Звякнул колокольчик, и его дребезжащий звук тут же улетел с ветром ко всем чертям. По соседству залаяла проснувшаяся собака. Я позвонил еще. Если кто-нибудь мне откроет… Никто не открыл. Собака больше не лаяла, теперь она выла над покойником. Ограда была не слишком высокой. Я перелез через нее и спрыгнул в сад, если это можно так назвать. Не спеша подошел к дому. Его внешний вид привел бы в замешательство самого закаленного бродягу. Пологий спуск вел в подвал. Я спустился и остановился перед дверью. Я был один, чувствовал себя почти как дома и принялся мудрить с замком. Ветер, свистевший в корявых ветвях единственного в саду дерева, воющий пес, затхлость, которой тянуло из подвала,– из-за всего этого я ощущал себя примерно так же, как египетский фараон в гробнице. Наконец замок открылся. Я шагнул вперед. Укрывшись от ветра, чиркнул спичкой. Прекрасно. Не знаю, лежит ли кто под плотно утоптанной землей подвала, но на земле-то труп точно лежал. Миленький такой покойничек с грязными патлами и в форме Армии Спасения. Застреленный. Лакор, насколько я помнил его гнусную рожу.