— Ты уж постарайся.
Чирканье старого пера по дешёвой бумаге раздражало слух, вой и тупой шёпот сливались воедино, превращая мысли в кашу.
— Произошедшее вчера — чистая случайность, которая, надеюсь, больше не повторится, я…
— Надеюсь не повторится? — перебил его староста, — Как ты можешь говорить такое, если эта девчонка даже не старается!
— Не смейте так говорить о ведьме Трёх лесов. — Голос колдуна вдруг стал серьёзным, — Она оберегает всю деревню, включая вас от нечистых!
Гонения на ведьм в их краях не было чем-то новым и чуждым. В старых записях наставников Тумун читал, что ведьмы считались причиной едва ли не всех бед для простого люда. Именно из-за этих старых устоев он сейчас стоял перед грозным старостой — беспокойство за Агену было сильнее собственной неприязни к старику.
— Но она не смогла отвести проклятие от одного-единственного мужика вчера! — Лицо старосты исказил гнев, души завыли громче, вторя ему эхом, — Может мне стоит строже следить за ней? Или вовсе изгнать из…
— Не позволю. — Изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, рявкнул Тумун, он уже еле различал живых и мёртвых в комнате, — Почему бы вам вместо этого не следить за деревенскими пристальнее? Они, значит, Николу извели, а виновата Агена?
— Ваше мудрейшество… — подал голос пухлый мужичок в углу.
— Послушай, щенок, — зычный голос прокатился под сводом тяжёлой крыши, угасая в резных потолках, — раз вы не справляетесь со своей работой, я с вами церемониться больше не собираюсь!
Он отошёл от окна, бросая густую тень Тумуну под ноги. В неё тут же слетелось три «души», сидевших под подоконником.
— И не смей указывать мне на то, как я смотрю за деревней!
— Тогда и вы не указывайте нам, как делать свою работу. — Гомон вокруг затягивал разум Тумуна в тугой узел, и это злило его ещё больше. — Я исполняю то, что от меня требуют ваши люди, как и она.
— Ваше мудрейшество, как же так с колдуном неуважительно… — не унимался мужичок, ухмыляясь и бросая заинтересованные взгляды на распаляющегося Тумуна.
— Молчать оба! Ты, — обратился он к противному мужичку, — сиди тихо и записывай, что надобно. А ты! Колдун проклятый, передай этой оборванке, чтоб старалась со своими обрядами лучше! Иначе удавлю… обоих. Понятно?!
Не дождавшись новой порции угроз, Тумун стремительно вышел на крыльцо, с силой захлопнув за собой дверь. В голове, наконец, стало тихо.
— Как же, удумал угрожать расправой, смельчак. Самому осталось жить меньше года, — Тумун быстрым шагом направлялся в сторону рынка, возмущаясь себе под нос.
Смерть вокруг старосты он чувствовал остро. Видел Её холодные руки, прямо как в детстве. Только они пока не держались за старика мёртвой хваткой, а просто баюкали его существо, медленно подбираясь к шее, чтобы задушить, когда придёт час.
Впервые Тумун увидел человеческую душу, когда ему было восемь.
То, что это был его отец, он понял не сразу. Сперва липкий страх сковал тело, затем любопытство взяло верх — вошедший в его комнату среди ночи мужчина в военном кафтане выглядел до боли знакомо, будто он был для Тумуна кем-то родным, но давно забытым. Сквозь ночного гостя пролетали пылинки в лучах Лунного света, а сам он смотрел на мальчишку печальными серебристыми глазами. Ничего не сказав, мужчина ушёл, а наутро Тумун услышал вой матери из родительской спальни — места, куда ему было запрещено входить уже несколько лет, — она громко рыдала, сжимая в руках простую рубашку на груди своего мужа.
Тумун тогда не плакал. Ни до похорон, ни после. Уже в таком малом возрасте он возненавидел Смерть за её злые шутки — зачем она забирает таких молодых и сильных духом? Его отцу было чуть меньше тридцати, и до болезни он был сильнее всех деревенских мужиков.
Зато Мишка с другого конца улицы, которого прозвали «блаженным» за то, что не мог ни ходить, ни говорить в свои тридцать пять, вися обузой на шеях своих родителей, жил, а Смерть даже и не думала класть на него свои костлявые руки.
Ох, как же Тумун презирал Смерть.
Когда Тумуну было десять, он видел, как Она ходила по пятам за старым мясником. Его душа искрила с каждым шагом, и куда бы он ни пошёл, за ним тянулся липкий и страшный холод Её рук. Мама не поверила, когда Тумун сказал ей: «завтра дядя Митя уйдёт, как папа», но следующим утром уже не застала старика в лавке.
Она была жестока, безжалостна и ужасно несправедлива, но без Неё не было бы самой Жизни.
Тумун понимал Её лучше, чем кто-либо другой.
И от этого ещё сильнее ненавидел.
…
Куриные кости неприятно хрустели под ножом. Тумуну не нравилось ощущение скользкой кожи в руках, но Агена никогда не стала бы разделывать тушки для готовки сама. Она вообще не привыкла причинять боль кому-либо, кроме себя. Так и выходило: либо Тумун займётся мясом, либо они все, включая Меона, будут сидеть голодными.