– Госпожа Аш, как ваши платья?
Я замешкалась… В каком смысле?
– Всё прекрасно, господин Накамура! Только вот похудела и они стали чуть великоваты… Но зато так комфортней на сцене!
– Я дал распоряжение реквизиторам отдать их в химчистку!
– Ах, вот как… Это, наверное, из-за забытого мной на крыше Осака-эмбудзё платья? Прошу прощения! Я чувствую себя неловко… И для кинокомпании дополнительные траты!
– Ну что вы! Не беспокойтесь, всё в норме!
Горячо поблагодарив продюсера, я, будто урождённая японка, принялась искать тайный смысл в речах Накамура-сан. Может, это намёк на то, что я грязнуля, и что два моих платья, надеваемые ежедневно в течение всего лишь одного месяца в Осаке и измазанные гримом, требовали стирки?
Гримёрная была в полном составе, и у моих пузырьков и спреев лежал шоколадный батончик. Агнесса с Татьяной уткнулись в дисплей айфона и хихикали. Мива распаковывала что-то похожее на большой тостер, а Каори и Рена удивлённо восклицали:
– О, Мива-сан, похорошеем, как только сделаете нам процедуры…
Какие ещё процедуры? Тостер на бормашину совсем не смахивал… Аска елейным голосом обратилась ко мне:
– Кушай батончик! Это моя дочка выбрала для всех вас!
– У вас есть дочка? – осторожно сориентировалась я на местности.
– Да, ей восемь, в третьем классе начальной школы…
– Хорошая у вас девочка, – похвалила я шлифовщицу, – передайте ей большое спасибо!
Всё в ажуре. Гримёрная – эталон филантропии…
– Татьяна, иди-ка сюда, в наш уголок красоты. Сейчас сделаем тебе распарку и чистку лица… Кожа прямо засияет к премьере в Токио… Ой, прости… – поняла свою оплошность врачиха, – она у тебя и так в отличном состоянии, но будем поддерживать лоск паром и сыворотками…
Кожа у Татьяны была далека от лоска. Не загримированная и не напудренная, она походила на серую апельсиновую корку. Таня энергично проехала по циновкам на ягодицах к тостеру, а Мива, заканчивая приготовления к процедурам, сняла целлофановую плёнку с зеркала, вделанного в чудо-аппарат. И тут энтузиазм у Тани пропал.
– Ой, нет, Мива, совсем не хочется на себя в зеркало глядеть!
Вот это неожиданность! Ни дать ни взять – образец скромности и самобичевания!
– Знаете, Аракава-сенсей организует в субботу вечером поход в бар на вечеринку. Танго с аргентинцами не желаете потанцевать? – сделала я объявление.
Никто танго танцевать не желал…
– А я в субботу не могу, – сожалела Рена.
– А мне ещё учиться и учиться… – вторила подруге Каори.
Надев наушники, я съела шоколадный батончик Аски. И никто меня не потревожил до финальной сцены спектакля.
Спустившись по команде режиссёра на поздравления и напутствия перед завтрашним открытием гастролей в Токио, я снова пряталась за спины творческих людей, стараясь не попадать в поле зрения маэстро. Но Нагао-сан менял ракурс и как бы я ни хитрила, ласковые карие глаза были на мне.
Перед выходом из театра, пока я возилась с молнией на сапогах у обувных шкафов, подошёл Абэ-сан, поэтому выходить «повезло» вместе. Театралов ни впереди, ни сзади нас не было, и агент 007 отключил высокое напряжение.
Мы беседовали о тёплом деньке, о многочисленных мелких ролях, сыгранных Абэ-сан то тут, то там, в различных городах и театрах империи. И почти всегда попадал на спектакли, где примой была Фуджи-сан. Недалеко от отеля я предложила ему посидеть в спокойном кафе. Коллега отчаянно согласился…
Помня о том, что Абэ-сан достаточно прямолинеен – если нет свидетелей или ушей, которые, как оказалось, имеются у закулисных стен, я пожаловалась на ситуацию в гримёрной и употребила слово «идзимэ», недозволенное, ущемляющее гордость японцев за свою страну и школу. Абэ-сан оставался непоколебимым:
– Госпожа Аш, вам, наверное, показалось… Никто вас не третирует – это обычная жизнь в женских гримёрных.
– Так между собой девушки-то ладят! Только на меня некоторые здорово ополчились…
– А вы не думайте! Сознание, лишённое мыслей, обретёт просветление! – изрёк коллега, сыгравший, наверное, и буддийских монахов.
– Голова вроде дана, чтобы мыслить, не так ли?
– О-хо-хо… Знаете, у нас в Японии умный мужчина с опаской относится к красивой женщине. Он и не подойдёт к ней, если не выпьет. А вот так, запросто, как у вас на Западе, сказать женщине: «Вы – красивая» – чревато… чревато… Красивая женщина может обидеться… А насчёт женского пола, конечно, не знаю… Их реакции мне непонятны… никогда не играл женские роли… Наверное, красота другой женщины мутузит у них инстинкт доминирования…