В аудитории наступило молчание. Девятнадцатилетние парни и девушки ничего не знали о моих личных обстоятельствах. Безусловно, им было странно, зачем нужна волшебная палочка для такой малости. Они-то легко, без всякого волшебства, уже умели радоваться солнечным дням, видели мир во всей его красоте, слышали пение птиц, шум дождя. Но в их глазах не возникло недоумения. Они поняли. Поняли, что с их преподавателем случилась беда. Поняли это той абсолютной мудростью и чутьём, что впитали с молоком матери, той накопленной из поколения в поколение благой кармой, которая рождается в тишине буддийских храмов, в благовонным дыме сандала, которая копится веками в ладонях, сложенных вместе, как цветок лотоса, в молитвах о добродетели и милосердии, в монотонном речитативе японских монахов, просящих не языком Эзопа, без намёков и побуждений Всевышнего к домысливанию, чтобы тот ниспослал им и их соотечественникам мысли – чистые, слова – всегда правильные, а сердце, преисполненное любовью и состраданием ко всему живому.
Студенты смотрели на меня сочувственно, с благоговением.
Я их любила.