Всё валилось из рук: туалетные принадлежности, вещи, которые я истерично запихивала в сумку. Затем и сама сумка выпала из дрожащих пальцев. Стакан воды выскользнул, заливая мне джинсы со стразами. Что же делать?!.. Со всей ответственностью… Никаких личных обстоятельств…
Опаздывая на первый Синкансэн, лохматая, с безумными глазами, бледно-синяя, я ещё больше походила на привидение и распугивала пассажиров.
Ну как мне унять эту ноющую боль в глубине торса, отдающую в левое плечо и шею?
Запрыгнула в вагон в последние секунды. Огава-сенсею звонить из поезда нельзя. Вдали от дремлющих пассажиров, на чужом месте, забилась в угол. Что мне делать?!
По проходу девушка-буфетчица везла на тележке горячий кофе и сандвичи. Я подняла руку: «Стойте!» Девушка, делая вид, что не замечает, какое у пассажирки распухшее лицо и воспалённые веки, зазубренно перечислила наличие напитков и продуктов для завтрака.
– Мне лимонный коктейль.
– Четыре процента алкоголя? – радостно спросила буфетчица.
– Нет, мне вон тот, самый крепкий.
Странно, почему буфетчица вся в чёрном?
Забившись в угол, я упёрла взгляд в жестяную банку с коктейлем. Восемь процентов алкоголя… Кроме бокала шампанского по праздникам, я не пила спиртного. Может быть, восемь процентов крепости приглушат эти невыносимые душевные муки?
Как гнев Господень, мою кипучую, привольную жизнь, с подготовкой к актёрской глории, поразило страшное горе, и никто и ничто отныне не в силах меня утешить.
Залпом выпила коктейль. Мама!!! Ты здесь??? Или уже в золотом городе???
Из-за спазмов в горле подавилась последним глотком из жестяной банки. Побежала в туалетную комнату, зажав рот рукой. Там никак не могла прокашляться, и слюна текла по подбородку вниз, на курточку с чёрным кружевом. Мама!!! Не уходи в золотой город! Я у тебя ещё маленькая… Дай мне руку!
Я вернулась в вагон, держа локоть сантиметрах в тридцати от своего тела. Мы шли рука об руку с мамой.
Едва присев, меня затошнило. Пришлось бегом возвращаться в туалет. Долго стояла, свесив голову над раковиной. В дверь постучали.
Я знала, что мама здесь. И снова крепко сжав её руку, мы вернулись на своё место.
Мамочка, как приедем, пойдём на Гинзу, и я покажу тебе то чудное кашемировое пальто с меховым воротником…
С рвотными позывами я снова бежала в туалет. В тамбуре стук колёс и железная дверь заглушали непристойные звуки рвоты. Тебе, наверное, невыносимо видеть это, мама?
Качаясь, по стенке, я доковыляла до сиденья, и дальше уже ничего не помнила. Очнулась, когда машинист объявил об остановке Уено. Последней перед Токио. Хрупкая надежда, как жилка под глазом, билась… Накамура-сан… Он отзывчивый… Он поймёт мои чудовищные личные обстоятельства… Отпустит с примерки костюмов и париков… Значит, после обеда я улечу в N.
И – булыжник в висок – паспорт! Засунула ли я в панике паспорт в сумку.
Паспорта не было.
В вагон зашли уборщики. Это означало, что поезд уже минут пять стоял на перроне Токийского вокзала.
Пока я, шатаясь, двигалась к метро, люди, все в чёрном, толкали меня, огрызаясь. А на окраине, бредя к репетиционному залу, я повторяла про себя слова тёти Регины «Мама – это не папа» и представляла, как жалко и безобразно выгляжу. Через пару минут вся труппа, и VIP-персоны, и танцоры, массовка, статисты увидят моё отчаяние, мой бедственный статус-кво, ничтожность перед ударом судьбы. Вместо царственной леди в зал войдёт колченогая ссутуленная нищенка… Нет! Мне не нужно ничьё сочувствие и сострадание! Потому что от кого бы оно ни исходило, в данный момент сочувствие и сострадание не вернёт мне дорогого человека, не анестезирует боль, не поможет горю, не исправит непоправимое, не утешит безутешное. Сейчас я качаюсь на ветру, но войду в зал, насилуя свои личные обстоятельства. Войду по системе Станиславского!
Набрав номер телефона клиники Огава, я без писка и всхлипываний спросила о самочувствии сенсея. Затем голос сорвался:
– Сенсей… мама… Пришлите любых лекарств… у вас же должны быть… Любых… лишь бы унять эту невыносимую боль…
Доктор понял всё. Мгновенно.
Войдя в холл с дерматиновыми скамейками, я сразу столкнулась с Татьяной.
– Доброе утро. Ну как отдохнула?
Я еле выговорила:
– У меня большое го… Мне больше не к кому ездить в город N.
Татьяна испуганно произнесла: «О боже!», и прошмыгнула в зал.