Честно говоря, Павел Матвеевич вообще сначала с трудом входил в подобные обсуждения, отговариваясь незнанием предмета. Но впоследствии признался мне, что предстоящая война – дело непредсказуемое, и вполне может оказаться, что я «овдовею», даже не вступив в «замужество».
По его словам, он сделал необходимые распоряжения, и часть принадлежащего ему капитала, «работающая» в семейных предприятиях достанется мне в наследство, если с ним что-либо случится. На все мои возмущения и попытки отказаться, только как-то нежно улыбался.
Изменения же «настигли» после, когда, наконец, разрешили вернуться к работе в госпитале. Как мне впоследствии стало известно, состоялся целый «консилиум138», посвящённый моей охране. Сначала Семён Матвеевич настаивал, что выделит людей из приставленных к госпиталю «инвалидов»139, которые смогут сопровождать меня по дороге в госпиталь и обратно. Но по настоянию жениха, ко мне приставили небольшую команду татар, тех самых, что участвовали в моём освобождении.
Они постоянно сменялись, и как поняла, их было человек восемь-десять. Двое неотступно следовали со мной, даже в больнице, предварительно проверяя комнату, прежде чем, разрешая мне туда зайти. Такие «строгости» появились после продолжительной беседы охранников с Павлом Матвеевич.
Ещё двое незаметно следовали обычно на улице, но в некотором отдалении. Я их заметила только, когда уже запомнила лица всех своих «охранителей». Время от времени, они немного менялись. То появлялись, то исчезали усы и бороды, сменялась одежда и головные уборы.
Удивительно, но с моими девочками, что продолжали обучения, татары держались невозмутимо, не реагируя даже на их попытки «построить глазки» и заигрывания. Чаще всего их взгляд вообще проходил сквозь помощниц, как будто тех и вообще не было рядом.
Егор выздоравливал очень тяжело. Поначалу, он долго не приходил в себя. Когда же через неделю, его хотели уже в таком виде увозить обратно в имение, на попечение родителей, «провидец» решил навестить его вместе со мной. Павел Матвеевич неожиданно попросил оставить его с ним наедине, а минут через десять заявил, открыв дверь, что «охотник» открыл глаза. Что именно произошло за закрытыми дверьми – осталось тайной.
После этого Егор пошёл на поправку, не так быстро, как хотелось бы, но выздоравливал. За ним постоянно присматривал знаменитый на весь госпиталь младший чин, после успешной операции по восстановлению кости, того решили ненадолго задержать и посмотреть, как будет проходить выздоровление. Солдат очень стеснялся такого внимания и старался быть чем-то полезен.
Знающие о произошедшем с Егором несколько человек из персонала больницы, стали поглядывать на моего жениха с интересом, но тот умело избегал «ловушек».
Предшествующее перед Великим Постом время в церквях начинались недели притч140, а в свете – возможные последние званые вечера и обеды. Так как после Прощёного воскресенья141 грядёт поприще Святой Четыредесятницы. В Чистый понедельник142, так и вообще ничего есть было не положено.
После оглашения я могла больше времени в свете проводить с Павлом Матвеевичем, и даже не обязана была соглашаться на приглашения на танцы. Общество, наконец, по словам жениха «выдохнуло» и прекратило шептаться на наш счёт. Мы выпали из списка «вакансий» и смогли, наконец, понаблюдать за «брачной ярмаркой» со стороны.
Обидно было только за Марию, на которую стали немного коситься, когда узнали, что после нескольких недель ухаживания князю было отказано от дома. Никто из посвящённых, естественно, о подробностях не распространялся.
На одном из таких вечеров у губернатора мы познакомились с четой молодых Долгоруковых. Они недавно поженились и возвращались из путешествия. Граф Толстой уговорил тех немного задержаться, так как к началу марта немного потеплело и дороги соответственно превращались в непролазную грязь, иногда слегка подмерзая.
Василий Васильевич Долгоруков только недавно, ради невесты оставил военную службу и получил чин камер-юнкера по придворному ведомству. Его молодая супруга, княгиня Варвара Сергеевна, в девичестве княжна Гагарина, после смерти обоих родителей училась в Екатерининском институте, под попечением императрицы Марии Фёдоровны. Окончив в 1811 году курс с золотым шифром143 большой величины, чем очень гордилась, была пожалована во фрейлины, но очень быстро вышла замуж. Этому поспособствовали родственники со стороны её матери – Голицыны.
139
Инвалиды – бывшие военнослужащие, негодные к строевой службе, чаще всего по выслуге лет.
140
Подготовка к Великому посту начинается за четыре недели до его начала, что служит цели духовно подготовить христианина к главному и единственному смыслу поста – покаянию. Каждая из предшествующих Великому посту недель имеет своё название: 1 – неделя о Закхее; 2 – неделя о мытаре и фарисее; 3 – неделя о блудном сыне; 4 – неделя о Страшном Суде.
141
В этот день все верующие просят друг у друга прощения – чтобы приступить к посту с доброй душой, сосредоточиться на духовной жизни, дабы очистить сердце от грехов на исповеди и с чистым сердцем встретить Пасху.
143
Фрейлинский шифр – при российском императорском дворе золотой, усыпанный бриллиантами знак отличия, который носили придворные дамы в должности фрейлин. Представлял собой брошь в виде одного инициала (монограммы) императрицы; или же двух сплетенных инициалов императрицы и её свекрови – вдовствующей императрицы (такой знак назывался «двойной»). Композиция увенчивалась стилизованной императорской короной. Их носили на банте цвета Андреевской голубой ленты, прикрепляя к платью на левой стороне корсажа. «Быть пожалованной шифром» – означало получить придворное назначение на должность фрейлины. При выходе замуж это звание с них снималось, но они сохраняли право быть представленными императрице и получать приглашения на придворные церемонии и балы в Большом зале Зимнего дворца вместе с мужьями, независимо от их чина.