Юноша лишь глубоко вздохнул. Огонёк потянулась к нему и нежно провела рукой по волосам.
– Гончар, все уже хорошо. Все закончилось.
– Разве? – ещё тише переспросил Гончар, все-таки поднимая голову, – проклятье-то пропало, а дела остались.
Огонёк негромко охнула, начиная понимать причину странной грусти друга, который только что вместе с остальными радостно праздновал окончание пожара и избавление от огнива, о котором уже парадоксально знали все (ну, как минимум, все, кто был на площади вместе с Архивариусом и Пожарником до того, как фонтан взорвался огнём). Однако понимания было мало, нужно было понимать, что сказать теперь, после всего… И Огонёк молчала, продолжая гладить друга по вихрастой голове.
– Мы были здесь, – с мрачной грустью произнёс Гончар, – ведь были?
– Ты не помнишь? – тонким голосом переспросила Огонёк.
– Очень смутно, как будто все в тумане было, – признался Гончар, – а теперь начинаю вспоминать четко, и чем больше вспоминаю… тем хуже становится.
Он вздрогнул и обхватил себя руками, растирая плечи, словно ему внезапно стало холодно. Впрочем, почему «словно»? Огонёк же тут же подскочила и вынеслась из комнаты, через полминуты вернувшись обратно с рубашкой в руках.
– Ты же раздетый совсем, а здесь такой холод! – воскликнула она, протягивая ему рубашку, – держи! Давай, я огонь разожгу. У тебя же где-то обычное огниво должно быть, – суетилась девушка, забрасывая дрова в печь.
– Огонёк! – попытался остановить её Гончар.
Девушка молча подскочила к нему, стянула с него плащ и остатки предыдущей рубашки… Дальше Гончар быстро справился сам, более не имея возражений по поводу происходящего. А следующая мысль вообще заставила его вздрогнуть еще раз, но теперь уже ни в коем разе не от холода. Рубашка, которую принесла ему Огонёк, была хлопковой. Почти все дорогие рубашки, которые он накупил в приступе алчности, были шёлковыми. Холодный, скользкий шёлк, разумеется, нисколько не согрел бы его сейчас, а рубашка, принесенная девушкой, была почти тёплой и быстро нагревающейся на его теле.
От печи пахнуло жаром, и Гончар осознал, что пока он думал о материалах рубашек, Огонёк раскопала где-то обычное огниво и развела огонь. А затем снова подскочила к нему, и поверх рубашки накинула ему на плечи покрывало.
– Вот! – удовлетворенно заявила она, – так гораздо лучше.
Гончар невольно усмехнулся. Огонёк была совсем такой же, как раньше – легкой, тёплой, доброй… Как будто ничего не случилось, в самом деле.
Огонёк моргнула, глядя на него, а затем присела рядом и коснулась рукой его плеча.
– Гончар, не надо. Ты правда ни в чем не виноват.
От её мягкого, сочувственного голоса юношу только замутило сильнее.
– Не виноват, – прошептал он и взглянул прямо на подругу, – Огонёк, я сорвал твой День Рождения. Я довёл тебя до слез, и даже не раз, и не два.
Огонёк попыталась возразить, но Гончар перебил её:
– Конкретно здесь, когда ты пришла, чтобы понять, что происходит, и помочь, я наговорил тебе такого, что самому сейчас страшно вспоминать, а потом вышвырнул тебя из своего дома под ноги бушующей толпе! – голос его, становившийся все громче и громче, прервался, и юноша со стоном закрыл лицо руками.
– Гончар! – ахнула девушка и крепко обняла друга, пытаясь успокоить его.
Спустя полминуты молчаливых объятий она слегка отстранилась и неожиданно серьезно сказала:
– Гончар, я не сержусь на тебя. Ты был под влиянием проклятья, и не отвечал за свои слова и поступки. И ты уж точно не хотел всего этого, ведь правда?
Гончар неуверенно кивнул.
– А хоть бы и так, – подавленно произнёс он, – я предал нашу дружбу, и не только с тобой, но и остальными. Они тоже не сердятся на меня, я видел, но это неправильно! Так или иначе, все это все равно сделал я…
Огонёк внезапно усмехнулась, и в усмешке её было столько плохо скрываемой горечи, что Гончар аж отвлёкся от собственных переживаний.
– Ты хотя бы под воздействием огнива был… – пробормотала Огонёк, нервно теребя рыжую челку, – а вот я…
– Ты? – с искренним недоумением переспросил Гончар, – Огонёк, уж ты-то точно не сделала ничего плохого…
– Ты просто не знаешь! – резко перебила его девушка, – наши друзья… они сразу поняли, что с тобой что-то случилось, они ведь нам рассказывали. А я? Я должна была пытаться помочь тебе вместе с ними, а вместо этого я сидела дома и пускала сопли, думая, что ты и в самом деле хочешь жениться на Королеве! Я должна была помнить, что ты – не такой, и никогда таким не был, я должна была понять, что с тобой случилось что-то ужасное, а я…
– Огонёк! – мягко прервал её Гончар, перехватывая её трясущиеся руки, – ну ты нашла виноватую, конечно… Это же ты меня спасла, хорошая моя!
- Ага. Да если бы не дедушка и не его архив…
– И если бы не ты, Огонёк! – решительно заявил Гончар, сверкая глазами, – я очень ценю помощь и наших друзей, и твоего дедушки, но если бы не ты, я не сумел бы вернуться. Кстати об этом, – внезапно помрачнел он, - ты ведь знала, что случится, если взять корону?
– Ну да, – кивнула Огонёк, уже слегка успокоившись.
– И тем не менее, ты её взяла.
Огонёк слегка дернула узенькими плечиками.
– Я должна была попытаться. К тому же, мне тогда было уже все равно.
– После всего, что случилось в городе, – просипел Гончар, внезапно ощутив, как внутри у него все сжалось, – Огонёк, ты готова была убиться, спасая меня. Это было самое настоящее самоубийство, и ты это прекрасно понимала!
Огонёк опустила глаза, но в них не промелькнуло сожаления. Гончару невольно вспомнились слова Королевы о ней, о том, что от неё все отвернулись, а следом смутно вспомнилось, как девушка узнала в Королеве какую-то бабушку… Нет, не какую-то, а ту самую, что и советовала ему стать Королем! Огонёк была отвергнута всеми, кого знала, кроме, разве что, деда, которому она, по собственному разумению, доставляла одни проблемы…
Боже правый, да ведь она действительно не собиралась даже пытаться себя спасти! В отчаянии от всего, что с ней случилось, она была готова сделать последнюю попытку вытащить его из облака тумана, в котором он тонул, а затем умереть вне зависимости от результата. И если бы он не сумел вовремя вытащить её… Даже представить страшно!
– Никогда, слышишь, – отчаянно прошептал он, притягивая Огонька к себе и крепко прижимая её к груди, – никогда так больше не делай! Моя жизнь не дороже твоей, и никогда дороже не будет! Только не для меня!