Его ладони неторопливо скользят под футболку, стискивают грудь до моего вскрика, в том, что последует дальше, я почти не сомневаюсь, но Кхан отстраняется, более того, укладывает спиной к себе и шепчет успокаивающе в волосы:
- Не хотелось бы прерываться на самом интересном месте.
- Зачем я тебе?
- Я люблю тебя, устал повторяться, - теплые ладони поглаживают по рукам, словно успокаивая, мерно, легко, с пугающей ласковостью. - Одного не понимаю, почему ты не влюбилась в меня тогда... когда можно было что - то изменить между нами... я же ухаживал...
- Перестань, - почти срываюсь на крик. - Моя самооценка была ниже некуда, ты, правда, хотел, чтобы я влюбилась в тебя... полное ничтожество не смеет взглянуть на великолепного Кхана Аканти, как на равного себе... ты смеешься надо мной... мой удел только такое же затравленное ничтожество...
- Но он поднялся выше тебя, сделал неплохую карьеру, очень выгодно женился.
- Перестань, хватит меня дразнить, как дрессированную обезьянку. Что ты сделаешь, когда тебе надоест играть со мной такой вот смелой и независимой.
- Трахну в подвале, на том самом, нашем с тобою столе... сколько нежных, романтических воспоминаний связано у нас с ним, - его губы касаются плеча, скользят выше, вдоль шеи, я вздрагиваю, когда он прикусывает зубами мочку уха. - Но для начала ты познакомишь Энтони с подобранными для него воспитателями, поведаешь в подробностях о том, что он любит или не любит делать, он должен привыкнуть к ним и ко мне. Он не должен испугаться, когда ты исчезнешь...
- Я его...
Издевательский смешок Кхана не позволяет закончить.
- Нас воспитывали так, Сани, и Энтони получит тоже воспитание.
- Ваш папенька, видимо, тоже любил поиграть в садиста.
- Наш папенька старался заработать много денег, чтобы нашей маменьке было, на что кутить на побережье.
Я не сомневалась в том, что у Кхана получится отобрать у меня сына. Он, щедрый и беззаботный, был гораздо интересней для Энтони, чем мать измученная переживаниями. Всего сутки в руках Кхана и словно не было свободной меня, не было Вила и Сюзи, только он один и сплошная стена страха перед его наказанием. Куда не глянь, не обернись и только он вокруг, неотвратимый, беспощадный, ненавистный.
- Я приказал сделать подвал более комфортным для пребывания, установил сантехнику и заменил двери, скрип не будет тебя нервировать.
- Оказывается, я боялась скрипа...
- Ну, не меня же.
- Я ненавижу тебя.
- Потом голос сорвешь, признаваясь в любви, я подожду, Сани.
- Зачем это тебе?
И его тихий до жути голос:
- Люблю разнообразие в сексе, жесть она тоже, знаешь ли, заводит, иногда покруче бездарной стриптизерки в дешевом белье на сцене дешевого бара.
- Ты видел...
- Немного, - он пребольно тянет за прядь волос, заставляя запрокинуть голову и, злобно выплевывает мне в лицо. - Очень не понравилось видеть, как ты раздеваешься для других, особенно, если вспомнить о твоей измене...
- Напомнить о твоей?
- Напомни, - на его губах змеится усмешка. - Когда я тебя в животное превращу.
- Ты требовал от меня улыбаться и поддерживать беседу, не впадать в ступор при твоем появление, я научилась... тебе снова не нравится.
- Я внезапно осознал, что забитое животное меня устраивало больше, чем неверная и весьма болтливая супруга.
- Возможно, ты не умеешь общаться с людьми?
- Считаешь себя единственным человеком в моем окружении?
Кхан, не смотря на все свои угроза, не причиняет боли, не приказывает заткнуться, даже спрашивает, ему интересен мой ответ.
- Тебя окружают слуги и подчиненные, они все зависят от тебя и слова против твоей воли не скажут...
- И только ты нашла в себе силы противостоять власти тирана?
- Ты, все равно, отправишь меня вниз, мне нечего терять.
Наверное, Кхан рассчитывал на то, что Энтони отступится от меня гораздо быстрее, но даже его хваленые няни с соответствующим образованием и кучей рекомендательных писем, советовали не торопить события, не отрывать сына от матери, дать ослабнуть взаимной привязанности, заменить ее на кого - то другого. И Кхан заменил, он проводил все больше времени с сыном и все реже меня приглашали в детскую составить им компанию для игр. Я пыталась поговорить, убедить и достучаться, но он лишь цинично насмехался над моими жалкими дипломатическими попытками. И этим подтолкнул на грань, терять мне было нечего, он отобрал у меня сына и пообещал запереть в подвале, а оттуда человеком выйти практически невозможно. Узнаю ли я собственное дитя или буду забита до такой степени, что даже не посмею взглянуть в его сторону, позабуду его имя, не вспомню своего? Он меня почти уничтожил только за то, что не ответила взаимностью, не поняла его намерений, не превратилась в его тень. Что же он сделает со мной за украденного сына и связь с другим мужчиной? Сколько я еще пробуду в статусе человека, прежде чем меня отволокут в подвал и превратят в дрожащее нечто? Я не боялась, точно нет, но до слез и истеричных всхлипов было жаль сына, оказавшегося в полной власти свихнувшегося на вседозволенности папы. Даже того, что я видела, хватало с лихвой, чтобы испугаться. Он позволял Энтони все, каприз мальчика равнялся приказу, его желания были единственно важными. Сколько времени понадобиться, чтобы превратить дитя в монстра? И Кхан его делал из собственного сына, свое полное подобие, свое продолжение, отталкивающее, жуткое, совершенно чужое.
В тот, столь отчетливо запомнившийся мне день, Кхан милостиво высказал мне дозволение посетить детскую Энтони, но ничего более обычного присутствия, никаких объятий, улыбок, нежностей... никаких чувств. И я, вынужденно забившись в самый угол дивана, пытаясь насколько это, возможно, находиться дальше от Аканти, наблюдала за играми сына, кусая губы и сдерживая строгий окрик, глядя на то, как красивый маленький мальчик в гневе швыряет игрушки в слуг, топает ножкой и уже приказывает, вызывая на губах Кхана улыбку умиления своим дерзким поведением. Ему все это очень нравилось и нравилось видеть отчаяние, ясно написанное на лице, заломленные руки, слышать прерывистое дыхание.
- Таким он больше напоминает моего сына.
- Зачем ты это делаешь с ним?
- Поставим вопрос иначе, милая, что ты сможешь ему дать, чему научить, какие навыки привить?
Я потерянно смотрю на свои сжавшиеся в кулачки руки и молчу. Что я могу ответить зарвавшемуся подонку с манией величия?
- Ты можешь научить его ненавидеть меня или помочь ему стать полным ничтожеством. Сани, я хотел от тебя детей, но не видел тебя их наставником. Смазливой внешности и высококлассного умения униженно ползать передо мной на коленях достаточно, чтобы я на тебе женился, но этого слишком мало, чтобы воспитывать моего сына.
- Я поступила в колледж...
- И вертела задницей на сцене, как заправская шлюха.
- Ты так часто называешь меня этим словом...
- Это твоя истинная сущность, Сани.
- Кто же тогда ты, Кхан, - я вскидываю голову, обжигая мужчину диким взглядом. - Ты женился на шлюхе, потому что не достоин лучшего?
- У каждого есть слабости, - он насмешничает, подходит ближе, неожиданно протягивает ко мне руку и его большой палец скользит по моей щеке, раздвигает губы, толкается внутрь, пытаясь проникнуть сквозь преграду зубов. - Тебе хватило времени прийти в себя?
- Что?
Я не понимаю вопроса, и он опускается на диван рядом со мной, заставляя буквально вжаться в жесткий валик спинки.
- Я хочу тебя и, думаю, ждал достаточно, чтобы ты успела привыкнуть к мысли, лечь под меня.
- К ужасу твоей постели невозможно привыкнуть.
Он уже все решил, меня будут насиловать, возможно, в спальне, возможно, отправят в подвал, Энтони уже, как неделю перестал обращать на меня внимание. Вокруг было слишком много интересного, чтобы отвлекаться на постоянно испуганную и заплаканную маму, неподвижно застывающую в самом углу комнаты. Я судорожно сглатываю и перевожу взгляд на сына, пытаясь запомнить, во что он одет, в какие игрушки играет, о чем говорит с гувернанткой. Кем я вернусь сюда и вернусь ли? Я знала, что меня ждет, но страх от этого не становился меньше, не отступал, наоборот почти захлестывал удушающей ужасом паникой. Кхан был чудовищно изобретателен во всех видах наказания. Кажется, я произнесла это вслух, потому что Кхан криво усмехнулся и медленно, с расстановкой, произнес: