Женщина села напротив меня за стол. Она казалась внимательной и доброжелательной, и меня это согревало, а кроме того, я испытывал облегчение оттого, что был здесь, в безопасном прибежище. Масляные лампы ярко горели, в том числе и та лампа в окне, что привлекла меня сюда, указав путь в темноте.
— Может случиться, что вы сумеете мне помочь… что вам что-нибудь известно о моей семье.
— Мы прожили здесь, в Гус-Фут, добрых двадцать лет, но до того моя тетушка и вся ее родня жили в Скарсгейте.
— Далеко отсюда?
— Семь миль.
— Это рядом с местом, которое называется Киттискар?
— Нет-нет, это по ту сторону от Рукс-Крег — Она говорила презрительно, как если бы речь шла об иностранной территории.
— Тогда, возможно, моя фамилия вам незнакома. Монмут — я Джеймс Монмут из Киттискара.
Она покачала головой, но затем повернулась к старухе, все так же покачивающейся в кресле, которое придвинулось ближе к очагу, и чуть повысила голос.
— Этот джентльмен из Киттискара. Ты могла бы кого-то оттуда знать, тетушка.
Старуха открыла глаза, и я увидел, что они тусклые и незрячие, покрытые пленкой катаракты. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал твердо.
— Киттискар. Это наверху.
— А вы не знаете Киттискар-Холл, мэм?
— Айэ[3].
— Вы там бывали?
— Бывать — не бывала, нет, хотя о нем и много чего известно.
— А что о нем известно?
— Слухи. До вас разве не доходили слухи?
— Джентльмен был за границей, он только что вернулся, его не было здесь несколько лет.
— Много лет, — сказал я. — Вы знаете кого-нибудь, кто сейчас живет в Киттискаре?
— Семья, я полагаю. Последнее, что я слышала.
Та, что помоложе, покачала головой и проговорила мне полушепотом через стол:
— Только она теперь почти не выходит, это было давно, то, о чем она говорит.
— Не важно — мне не терпится услышать все, что она может мне сказать.
— Сейчас они ее заперли, как я слыхала.
— Усадьбу?
— Да нет, часовню. Нынче туда никто не ходит.
— В часовню?
— В Киттискар. Вы ведь о нем говорили.
— Полагаю, моя родственница по-прежнему живет в усадьбе. Мисс Монмут. Это моя фамилия. Вы ее знаете — или помните что-нибудь о ней?
— Так их звали. Монмуты. Некоторых из них. Мы держались оттуда подальше. Никто бы не пошел.
— Вы хотите сказать, не пошел бы в Киттискар?
— Киттискар, айэ. Только я знаю, что они действительно закрыли ее, много лет назад. Мы никогда не ходили.
Я сдался, испытывая то же разочарование, что ощутил тогда, когда старый мистер Куинсбридж почти вспомнил мое имя. Но теперь я был здесь, и это вряд ли имело значение; завтра же — как я надеялся — я пойду в усадьбу повидать мисс Монмут и сам все выясню. Меня лишь озадачила часовня, ныне закрытая, и невнятное бормотание старухи: «держались подальше — никогда не ходили».
Мне предложили постель в крохотной холодной комнатушке наверху, в которую вела крутая лестница, и я с радостью согласился, поскольку голова у меня разболелась, и я снова чувствовал легкую лихорадку. Я умылся в оставленном для меня тазу с холодной водой и выпил немного воды из кувшина — я не помнил, чтобы когда-либо прежде пил такую сладкую и чистую воду.
Кровать моя была узкой и высокой, но под большим стеганым пуховым одеялом было так тепло, что я тотчас же заснул крепким сном, чувствуя себя, как младенец, в уюте и безопасности, и проснулся на следующее утро навстречу сияющему голубому небу, а когда я открыл маленькое окошко, с вересковой пустоши повеял свежий, холодный, чистый воздух.
Я еще не знал, сколько времени проведу в этих краях, и, несмотря на то что хозяйка выразила полную готовность позволить мне остаться у них в доме, я чувствовал, что лучше переселиться в гостиницу, где я мог бы жить, не причиняя никому беспокойства, а кроме того, не привлекая особого внимания — хотя эти надежды, как я скоро понял, меня обманули, ибо незнакомец в любой сельской глубинке тут же вызывает интерес и разговоры на много миль вокруг.
Ро-Маклерби была унылой маленькой деревушкой, лежащей в низине у главной дороги, слегка мрачноватой, окруженной вересковыми пустошами, которые поднимались за ней и которые, когда я пришел в то утро, казались блеклыми и невыразительными. Но гостиница, хотя и темная, с тесными номерами, была уютной, а ее хозяин — приветливым. По внезапной прихоти и безо всяких причин, которые я мог бы внятно сформулировать, я не назвал ему свое полное имя, а попросил номер на имя мистера Джеймса из Челси, Лондон.
— На сколько ночей вы хотели бы, сэр?