Комната моя была маленькой, тесной и вполне уютной, но в ней не было ничего, к чему я мог бы привязаться; люди, которых я видел до сих пор, не предъявляли ко мне никаких требований и, по всей вероятности, вообще не оставили по себе никаких впечатлений. Я не обрел еще никаких связей, не пустил корней. Всю свою взрослую жизнь, с тех пор как умер мой опекун, я долгие годы не принадлежал ни одному человеку и ни одному месту, — а о своих ранних годах я, разумеется, ничего не знал.
Буду ли я и дальше жить так, я понятия не имел. Но я знал, что странствия мои подошли к концу, полностью отдавал себе отчет, что уже не молод, и понимал, что рано или поздно должен буду осесть и связать себя с каким-то местом и людьми, а иначе мне придется окончить свои дни одиноким, эксцентричным, несчастным стариком.
Я умылся и, пройдя темными коридорами, спустился по лестнице в бар, где мне подали простой и скромный ужин в уголке, подальше от нескольких пьяниц, которые уже захмелели и говорили все разом. Я был бы вполне доволен и спокоен — все еще вялый и несколько ошарашенный после сна, — если бы не чувствовал себя настолько смущенным и растерянным под неотступным, злобным, пристальным взглядом попугая, который сидел, нахохлившись, в своей медной клетке, смотрел в мою сторону и ни разу не повернул головы, лишь время от времени полуопускал веки, чтобы скрыть на миг этот блеск перед тем, как снова уставиться на меня.
Я взял рюмочку бренди, по-прежнему сидя в одиночестве за маленьким столиком, а потом вернулся к себе номер. Мой уход вызвал столь же мало интереса, как и мое появление.
Несмотря на дневной отдых, я снова почувствовал себя опустошенным, и хотя у меня был с собой один из путевых журналов Конрада Вейна о путешествии к Островам Антиподов, и я намеревался еще раз перечитать его, довольно скоро буквы стали расплываться у меня перед глазами, и я, выключив лампу, заснул.
Однако на сей раз я не погрузился столь глубоко в бессознательное состояние и, когда проснулся, сразу понял и кто я, и где нахожусь и, кроме того, почувствовал, что прошел всего час или около того. И действительно, когда я зажег лампу, часы мои показывали, что еще нет и полуночи. Теперь я уже проснулся окончательно и был настолько полон внезапной беспокойной энергии, желания двигаться, дышать свежим воздухом, что оделся и спустился вниз по лестнице.
Бар был пуст, наводящая ужас клетка с попугаем накрыта темно-бордовой шалью, но хозяин еще оставался здесь, начищая кастрюли, и он согласился оставить парадную дверь незапертой — я должен был закрыть ее на засов после своего возвращения.
Полагаю, я собирался прогуляться где-то около получаса. Я восстановил маршрут, которым пришел сюда днем, и довольно скоро, срезав путь переулками между высоких домов, дошел до Темзы.
Вечером ветер разогнал тяжелые дождевые тучи, слегка похолодало, небо было ясное, и на нем сияло множество звезд. Луна в своей третьей четверти плыла в вышине над водой подобно кораблю, и ее бледного света вполне хватало, чтобы различить окрестности. Я остановился, закрыл на мгновение глаза и вдохнул речной воздух — его влажный болотный запах, резкую смесь гниющей древесины, нефти и смолы, слабое зловоние рыбы и примешивающийся ко всему этому далекий запах открытого моря. Одна-две лодки проскользнули украдкой по темной воде — на корме раскачивались фонари, потом еще одна подошла почти вплотную к берегу, поскрипывая все громче по мере приближения ко мне. Дальше, справа от меня, маячили большие суда, где-то среди них было и то, на котором я проделал свой путь сюда. Но я не испытывал ни малейшего желания возвратиться с ним, когда оно вновь отправится в плавание, у меня не было ностальгии ни по одной из тех стран, что я оставил позади. Странное чувство того, что здесь моя родина, что я вернулся домой, охватило меня настолько, что запах Темзы казался приветливым и давно знакомым.
Я провел некоторое время, прогуливаясь вдоль широкой реки, а потом свернул обратно в лабиринт улочек и портовых складов, переулков и дворов, которые привели меня в Сити. Я испытывал странное волнение, столь же острое, как и то, что я познал в юности, когда впервые ступал на некую новую землю, — желание увидеть, узнать, открыть.