Татары взяли на себя охрану, приняв так же частичное руководство над инвалидной командой. Чуть позже обнаружила, что, уезжая, жених вооружил всех пистолетами. Егор не расставался с любимым штуцером, пристроив тот под рукой.
Мой кольт был пристёгнут к голенищу удобных сапожек. Отправившись в путь, я переоделась в любимую юбку-брюки, благо нашили мне их порядочное количество. Лёгкая блуза давала возможность не умереть от жары, вечером же набрасывала скромный камзол.
Когда небо потемнело и двигаться стало проблематично, мы действительно вышли к небольшой поляне, на которой татары стали выстраивать наши телеги в круг.
Посреди уже горел костер, а рядом несколько человек готовили, распространяя вокруг одуряющий аромат гуляша. И хотя мы не успели сильно проголодаться, тряска тому не способствовала, желудки призывно проурчали.
Сначала всех по очереди опять отводили в сторону, «оправиться». Кто же мог немного передвигаться, делали это сами. Егор с парой помощников из ожидающих нас тут людей занялись лошадьми, и только татары, как и всегда, охраняли нас.
Дорога вымотала, и посему после ужина лагерь постепенно погрузился в дрёму. Ахмед расставил караульных из солдат, а его люди, в основном, почему-то улеглись под телегами. Женщины опять были «утрамбованы» в дормез, спать вне его нам не позволили, а Егор так и пристроился у ступенек, положив оружие на колени. Степанида выдала ему одеяло, которое тот использовал вместо тюфяка.
Утром нас ждала немного жидковатая каша и крепко заваренный чай. Встретившая нас вечером группа уже отсутствовала, оставив нас заниматься сборами. Под зычные указания Ахмеда мы спешно позавтракали и снова выехали в путь.
Так повторялось изо дня в день. С рассветом мы выдвигались, останавливаясь только переждать пекло и перекусить. Потом двигались до ночи, обязательно добираясь до небольшого подготовленного лагеря, где нас ждала горячая еда. Павел действительно позаботился облегчить нашу дорогу.
Если мы проезжали неподалёку от зажиточной деревни, Гаврила Федосеевич с парой солдат, во время дневного отдыха отправлялся туда. Закупал что мог: свежий хлеб, молоко, яйца. Так удавалось разбавить рацион на дневном привале. Особо он заботился о том, чтобы овса у лошадей было в достатке. Потерять даже одну из них было непозволительно. Ко мне унтер за деньгами не обращался, хотя их у меня с собой имелось в достатке. Выходит, Павел и тут постарался всё предусмотреть.
На четвёртый вечер, прибыв к лагерю, поинтересовалась у заведовавшего тут мужика его именем.
– Никодимом кличут-с, барышня.
– А по батюшке?
– Иванович, – смутился тот от моего вопроса.
– Никодим Иванович, как я понимаю, вы находите для нас места для ночёвки?
– Так точно-с.
– Думаю, вы хорошо знаете местность. А есть ли что в округе для дневного привала, чтобы не только тень была для отдыха, но и хороший ручей рядом? Раненых нужно обмыть, слишком жарко!
– Всё исполним, барышня.
Уже на следующий же день, нас на дороге встретил уже виденной мною у стоянщиков парнишка и провёл немного вглубь перелеска. Для днёвки поляна явно не подходила, обычно мы занимали намного больше места. Да и тени почти не было. Но для купания – самое то.
Чуть выше по течению Степанида, при помощи солдат соорудила из палок и натянутых между ними простыней небольшой «загон» и для нас. Естественно, пока мы переодевались в дормезе, подъехавшем впритык к импровизированной купальне, парочка татар, раздевшись до исподнего, проверила дно на «женской» стороне. Получилось, что они и помылись первыми, заодно натянув одну простынь даже в реке. Тем самым полностью скрыв женскую половину от посторонних глаз.
Степанида, скрепя сердце выдала мужчинам кусочки мыла из запасов. Она уже хотела и подопечных девушек оделить таким же, но я потребовала отдать душистое, что было подготовлено для меня.
Взрослые мужчины, в реке резвились как дети. Мне даже пришлось просить Егора, сидевшего почти впритык к простыням, передать Гавриле Федосеевичу мою просьбу прекратить безобразие. От резких движений могли открыться раны. Я рассчитывала, что инвалиды просто обмоют раненых. Но те, разморенные жарой, с удовольствием бултыхались в реке. Боюсь представить, сколько всякой заразы они могли занести.
После такой неожиданной помывки, нам с помощницами пришлось менять повязки и вновь наносить мази на раны. Только четверо пациентов были обмыты, как положено: у троих были сломаны руки и укутаны в гипс, у четвёртого в гипсе была нога. Инвалиды, давно приученные, что такие повязки мочить нельзя, благоразумно не допустили тех до речки, устроив им обливания из вёдер.