— Нам же не завтра с американцами играть, — ляпнул, не подумав Петров.
— В общем, так, вы мальчики взрослые, если в воскресенье унюхаю неприятный выхлоп, буду поднимать вопрос об отчислении, — сменил гнев на милость Суренович, — кстати, возьмете с собой Конева, он сейчас в завязке, не даст вам разгуляться.
Корней весело подмигнул своему одноклубнику, дескать, мы еще посмотрим кто, кого.
*****
Репетиция в деревянном амфитеатре лагеря «Чайка» была в самом разгаре. Солнце яркими лучами пробивалось сквозь кроны деревьев и периодически ослепляло глаза, как плохо настроенные софиты.
— Рыбка, рыбка, помоги, — заливался немного охрипшим соловьем я.
— Рыбка, рыбка, помоги, — вторил мне детский хор.
— Золотая, сделай милость, — продолжал я.
В это время Овсянкин вплетал соло на тромбоне, а Петрович с улыбкой заговорщика, на аккордеоне держал основную мелодию.
— Прикажи девчонке той, чтоб в меня влюбилась! — пел я.
— Чтоб в меня влюбилась! — поддерживал мою идею хор мальчиков и девочек в красных галстуках.
— Цы, цы, бац, цы, цы, бац, — отбивала на бубне вожатая Ермакова, которой было немного обидно, что от гитары ее отстранили.
Но судя по ее хитрым глазам, она свое еще возьмет. Во-первых, смена еще не заканчивается, а во-вторых, после завтрашней субботы меня здесь уже не будет. В общем, я решил, будь что будет, возвращаюсь домой. И дальше буду просто действовать по обстановке, импровизировать.
— А дворец возьми себе, рыбка золотая! — я сделал себе несколько медиаторов из картона, и теперь от души бил по струнам.
Тимоха выдал финальное соло на тромбоне, и мы дружно небольшой сбивкой на аккорде ми минор закончили композицию. Сначала нас искупали в аплодисментах, особенно старалась королева Марго, которая громче всех кричала браво. А потом ко мне подошли девчонки пионервожатые.
— Отличная песня, — похвалила одна девушка, будущий педагог, — а как под такую музыку танцевать? Чарльстон как-то не очень хорошо ложиться на ритм.
— Можно было, конечно, попробовать твист, — тихо сказала, самая низенька и курносая девчонка, — но это не советский танец, да и к тому же он тоже не годится.
И эта малышка тут же изобразила пару твистовых движений. И тут меня выручила Ленка, которая уже успела сходить с мамой на наши дискотеки в ДК Строителей.
— Это танец называется диско! — пискнула она.
И вмиг изобразила приставные шаги, волну и прочие развороты, покачивания и повороты.
— Сыграйте еще раз рыбку! — заголосили пионервожатые.
— Повторение, мать учения, — сказал я пионерско-комсомольской джаз-банде.
Хотя Петровича, в лучшем случае, можно было, как максимум, отнести к сочувствующим. Но лично для меня аккордеонист был однозначно диссидентом. Между тем у вожатых танец в стиле диско получался очень даже не плохо. А когда на танцевальную площадку вышла докторша, королева Марго, даже у меня участилось сердцебиение. Вот это были приставные шаги, так приставные шаги. Как же у нее все красиво покачивалось! Однако первым сложал не я, а Петрович. Значит еще не все пропито, сделал я утешительный вывод. Следом за своими боевыми подругами на танцпол выскочили и пионервожатые.
Когда более чем удачная репетиция закончилась, Петрович поставил нам жесткий ультиматум.
— Без пол литры завтра на сцену я не выхожу! — категорически он заявил мне.
— Пол литра чего? — включил я наивного подростка.
— Сам знаешь чего, — прошипел аккордеонист.
— А-а! — сделал вид я, что догадался, — на ягодах и прочих фруктах самопальчик сгодится?
— Литр! — Петрович протянул мне свою мозолистую руку.
— Хоть два! — согласился я.
Глава 29
В начале родительского дня в «Чайке» произошло несколько для меня малозначимых событий. Во-первых, докторша, королева Марго, похвасталась передо мной, что завхоз все же «созрел» и решился сделать ей предложение. Во-вторых, наконец-то был починен проигрыватель, звуки которого разлетались по всей округе лагеря. В-третьих, Егор Саныч выдал сборной лагеря по баскетболу спортивную форму, черные до колен трусы и грязного светло-серого цвета футболки, на которых спереди красовалась облупившаяся надпись «Чайка». Сзади намертво были пришиты простенькие квадратные, как на почтовом конверте номера.
— Что же мне с тобой делать? — сокрушался директор, глядя на тучную фигуру Тимофея Овсянкина, — у меня таких размеров нет.