— Работаем с тем, что есть, — просто ответил я, — а ты сам-то можешь сделать лучше?
— Я? — усмехнулся герой войны, — да я плотник шестого разряда.
— Пока сторожишь, займись, — обрадовался я, — труд оплатим, не вопрос. Эскизы я тебе нарисую.
Меня, честно говоря, уже давно потряхивало от наших гитар, но звучали они приемлемо, поэтому я помалкивал. Кстати и синтезатор можно сделать более эстетично, да и микрофоны вырезать поизысканней.
18
В понедельник утром, когда я ехал в комнату, что досталась мне от матери, у меня случилось самое настоящее раздвоение личности. Я читал адрес и не мог поверить своим глазам, Большой Каретный переулок, дом 15. Для того Богдана, который был в этом теле до меня, этот адрес ничего особенного не означал. Но для Виктора Тетерина, кем я был в прошлой жизни, Большой Каретный 15 — это дом Высоцкого! Точнее, где Высоцкий жил в детстве.
Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном, Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном, — напевал я про себя, подходя к этому построенному буквой «П», если смотреть сверху, дому. Сейчас вот поверну, а тут Высоцкий с гитарой, билось от волнения мое сердце. Однако во дворе старого дома с облупленной штукатуркой, кроме бабки Фроси, соседки из моей коммуналки, никого не было.
— Богдан, — удивилась она, — а ты чего здесь?
— Здрасте, баба Фрося, — в комнату свою приехал вселяться, через неделю шестнадцать будет.
— Так тебя же усыновили, и увезли на Урал! — настаивала бабуля, — тю-тю твоя комната.
— Здрасти, приехали, — я еще раз поздоровался, — это моего младшего брата усыновили, а я в детский дом поступил без экзаменов.
— Все равно твою комнату уже заселили, — сказала вредная бабуля, и потеряла ко мне интерес.
Наша коммунальная квартира, под номером один, в первом подъезде, на первом этаже совмещала в себе четыре взаимно отталкиваемые ячейки общества. Кроме бабы Фроси, в одной комнате проживал мать одиночка, тетя Таня, в другой семейная чета Петровых с двумя ребятишками, и наконец, четвертая комната была наша с матерью. В нее я вломился без стука.
— К вечеру, чтобы вашего духа здесь не было, хозяева вернулись, — с порога я заявил напуганному мужичку в тельняшке, который сидя за столом, ел яичницу.
— Да я тебе сейчас уши надеру, пацан, — увидев перед собой совсем не авторитетную мою личность, опомнился он.
— Вижу, что по-хорошему вы разговаривать не хотите, тогда поговорим по-плохому, — я с ноги заехал по столу, и яичница из сковороды мигом перекачивала на волосатую грудь мужичка.
Тот вскочил, заревел как медведь, и бросился на меня, — удавлю!
Я хладнокровно сделал шаг назад, и резко пробил двоечку, мужик рухнул и завыл, — не имеешь права! Я буду жаловаться участковому! Не трогай меня!
Крикнул он, когда я попытался его поставить на ноги.
— Еще раз для тех, кто в танке, повторяю, я хозяин этой комнаты, жилплощадь через час должна быть свободна, — я развернулся, забрал ключи от комнаты и входной двери, и пошел знакомиться с председателем жил конторы.
Толстый, потный неприятный дядька, занимавший должность председателя домоуправления, долго меня уверял, что произошла ошибка, что его ввели в заблуждение, что по закону в течение трех месяцев он выселит незаконно живущего в моей комнате жильца, но сейчас от меня требуется еще немного потерпеть.
— Прошу отнестись с пониманием, — с лицом полным сочувствия сказал он.
— Не суетись, дядя, — я со всей дури шлепнул домкома по плечу, чтобы он мог себе представить, что его ждет, если что, — жилец сам, по своей инициативе выселится через полчаса. Кстати, сколько сейчас за спекуляцию дают в СССР? От двух до семи? Или от семи до десяти?
— До семи лет с конфискацией имущества, — пробубнил толстяк.
— Значит, суши сухари, — хохотнул я.
На репетицию, я конечно опоздал. Пока мыл пол, выносил мусор, драил окно с подоконником, замочил постельное белье. Часы пролетели незаметно. В репетиционной комнате, нашего сторожа Прохора я уже не застал. Зато его черный котофей Васька, чувствовал здесь себя как дома.
— Лопнет ведь! — забеспокоился за здоровье кота Толик, видя, как в очередной раз Наташа и Иринка кормят усатого хитрюгу.
— Лучше меня покормите, — взмолился Санька.
— Ты большой, сам можешь о себе позаботиться, — ответила Иринка, — а он маленький. Му-му-му, маленький ты мой, — как с ребенком заговорила она с Васькой.
— Прохор сказал, что ему нужны инструменты для работы по дереву, — сказал мне печальный Вадька, — говорит, что переделает наши гитары.