Я открыл дверцу своей тумбочки и обследовал ее. Учебники, тетради, какие-то шурупы и неплохая свинчатка. Я взял ее в кулак, сжал, легла она в него как родная. На самом дне обнаружились десять рублей, две трешки и четыре рублевки. Память моего предшественника подсказала, что рубль сейчас не такое уж большое богатство. А те советские деньги, которые помнил я, должны были вот-вот появиться. Но в каком году произойдет смена денег и деноминация я не вспомнил. Получается сейчас рубль — это как десять копеек в восьмидесятых годах.
— Денег нет, но вы держитесь, — усмехнулся я, вспомнив слова одного политического бездельника из первой жизни.
После шахматных больничных баталий я разбогател на семнадцать рублей. Весь свой капитал, двадцать семь рублей, я спрятал в книжку по литературе. Надо бы разведать, где тут в Измайлово играют в шахматы, можно будет снова подзаработать. Не в деньгах конечно счастье, но без них плохо. Я взял в руки Толькину гитару провел по струнам и поднастроил ее. Играть я научился в первой жизни, будучи студентом Политеха, потом много практиковался в туристических походах и на сплавах, виртуозом, конечно, не был, но слух имел, и играл сносно.
— Призрачно все в этом мире бушующем, — запел я негромко, — есть только миг, за него и держись.
Да, пальцы о непривычки моего нового тела заболели. Видать Богдана музыка особенно не интересовала, исправим это недоразумение. Ведь музыка строить и жить помогает. Я повесил гитару на место и закимарил на своей кровати.
— Богдан! Братуха! — услышал я сквозь легкий сон.
Я разлепил глаза и увидел, как на меня несется худой и высокий Зёма, — а мы думали, что ты уже все каюк, я уж думал сам этой вертихвостке поджопников надавать.
— Здаров, братан! Как видишь, наша советская медицина враз меня на ноги поставила, — заулыбался я.
Тут же в дверь влетели и Маэстро с Бурой, они радостно меня обнимали и похлопывали. Странное дело, в первой жизни у меня друзей к сорока шести годам практически не осталось. А тут сразу три преданных товарища, необычные ощущения.
— Хавать пора! Пошли, — забеспокоился Бура.
— Все бы тебе только жрать, — засмеялся Маэстро, — в самом деле, пошли, там и поболтаем.
Вся наша боевая четверка переместилась в детдомовскую столовую, которая занимала одну комнату на первом этаже. Кормили, надо было признать, только-только, чтобы ноги не протянуть. Жидкий суп и макароны на второе, на десерт чай с хлебом.
— Это блюдо знаменитой кавказкой кухни! — грустно пошутил я за столом.
— Какое такое блюдо? — изумился Зёма.
— Жричодали! — под смех всех ребят вокруг закончил я фразу, — ну что мужики, как там, в школе дела?
— Без тебя вообще хреново, — забубнил Бура, — на Маэстро опять наехали, меня жестко прессанули, Зему тоже попинали немного.
Я немного поднапряг память и вспомнил, что в школе у нас была нехилая конфронтация с местными, главой которых был Олег Постников, сынок богатых родителей, папик у него заведующий продовольственным магазином.
— Постный что ли расслабился? — спросил я парней, — че от тебя хотят? — обратился к Толику Маэстро.
— Деньги говорят, я им должен, типа я десятку им задолжал, — невесело пролепетал он.
Нам в детском доме выделяли по тридцать рублей в месяц на всякую мелочуху и конфеты, заведующая заботилась о том, чтобы мы привыкали к обращению с наличностью. Постному, конечно, эти копейки были не нужны, ему было важно себя поставить выше всех. Чем гнилее человек, тем больше ему хочется раболепия.