Я увидел крепкого мужика в солдатской гимнастерке на костыле, который второй рукой размахивал над головой армейским ремнем с металлической пряжкой.
— Отвали, Прохор! — крикнул кто-то из парней, — уходим уже, он свое получил.
И вся четверка местных бандитов, поддерживая за руки пятого, с гордо поднятой головой покинула место боя.
— Как ты парень? Жив? — спросил, подойдя поближе ко мне, неизвестный Прохор.
— До свадьбы заживет, — просипел я, еле разогнувшись.
— Я живу здесь рядом, — мужик улыбнулся, — пошли, хоть умоешься.
Жил герой войны Прохор действительно рядом, в дух этажном деревянном бараке. Однако рассматривая его комнату, жизнью, я бы это не назвал. Покрытый грязью и пылью пол, в одном углу гора бутылок, на столе промасленная и залитая чем-то газета. В другом углу продавленная железная кровать, из-под которой выглядывал любознательной мордочкой черный худущий кот. Помяли же меня знатно. Кто-то печаткой рассек лоб и кровью из него я залил не только лицо, но и свою модную клетчатую рубашку, которая до кучи оказалась еще и порванной. Джипсы к счастью не пострадали. Сечку на лбу Прохор залепил мне черной изолентой.
— Нормально, — прохрипел он, — из-за волос не видно. Может выпьешь обезболивающего, у меня осталось пол чекушки? Жратвы, извини, нет.
— Благодарствую, алкоголь не употребляю, — я сел на табуретку, голова гудела, в боку кололо.
Черный кот запрыгнул мне на колени и замер. Я потрепал его за ухом и погладил по спинке.
— Васька, кыш, — шикнул на котофея любя ветеран войны.
— Прохор, — я залез в задний карман джипсов, и достал денежную купюру, — у меня есть пятьдесят рублей, может, купишь чего-нибудь покушать, да и котейку покормишь. Что он у тебя как из концлагеря?
— Сейчас сделаем, — обрадовался он, взял деньги и вышел из комнаты.
Спустя двадцать минут в комнате ветерана войны гнетущая атмосфера полностью улетучилась. На столе стояла кастрюля с отварной картошкой, банка с солеными огурцами, квашеная капуста, и селедка на тарелке. В центре стола стояла бутыль с самогонкой, за столом восседал Прохор, его сосед по коммуналке Кузьмич и дородная тетка лет сорока пяти Клавка. Коту Ваське перепало всего помаленьку, и селедки, и картошки и ржаного хлеба, после сытной трапезы черный мохнатый комочек сладко поуркивал на моих коленях.
— Хорошо вам молодым, — хрипел Прохор, — обошла война вас стороной, живи и радуйся. А у меня ноги нет, у Кузьмича руки. Я по госпиталям год валялся, жена ушла, сейчас здесь, — он обвел комнату глазами, — доживаю.
— Если бы не Клавка, — улыбнулся беззубым ртом Кузьмич, — вообще тоска.
После тонкого намека на толстые обстоятельства вся троица громко заржала. Клавка хитро стрельнула глазками на мужиков, а потом и на меня.
— А ты где воевал, Прохор? — спросил я, чтобы сгладить неловкий момент.
— Сталинградский фронт! — просипел он, — немцы город взяли махом, лишь мы в одном районе окопались.
— Сталин тогда издал указ, — Кузьмич, здоровой правой рукой почесал немытую голову, — номер 227, ни шагу назад. Либо фрицы тебя кончат, либо свои.
— День проживешь, уже герой, — продолжил Прохор, — я неделю выстоял, ногу только поранил. Не спасли, суки, — он от горя хлопнул кулаком по столу. Три раза в рукопашную ходил, рвал вражин зубами, пад…к, ни царапины. Когда раненного товарища к Волге тащил, миной накрыло. Вот и вся война. Помню когда переправляли за реку, дым над водой, а небо все в огне.
— Спасибо Сталину за победу, — Кузьмич встал, и поднял граненый стакан, наполненный мутной спиртосодержащей жидкостью.
— Чего! — взревел Прохор, — да пошел он на х…! Где герои войны, безногие, безрукие? Всех самоваров твой Сталин вывез за 101 километр, чтобы они видом своим окружающим настроение не портили!
— Прошенька, Прошенька, — стала успокаивать Клавка героя войны, прижавшись к нему своей грудью третьего размера.
— Если бы не Сталин, мы бы не победили, — сказал Кузьмич и залпом выпил самогонку.
Я же спящего котейку бережно перенес под кровать, попрощался и поехал домой. Предварительно пообещав, что буду заходить в гости. После родного Измайловского района, Марьина роща больше напоминала какое-то гетто. Почерневшие от времени двухэтажные бараки, покосившиеся частные домики, сараи. Ну, нельзя людям так жить, бросил я в сердцах.
— Опа, а откуда мы такие красивые, — на меня вынырнула группа из десяти подтатых парней.
— Стопе, Серый, — сказал тот рыжий паренек, которого я сегодня угостил сначала пирогом, а потом с ноги, — это нормальный парень. Свой.