Топаем, значит, раз фарватером, видим: плывет кто-то. Подошли ближе — медведь. Этот шкет и загорелся — давай убьем. Тоже вроде тебя: шкуру захотелось.
Дед Шубаров против. Нечего, мол, брать с медведя летом, шкура — дерьмо. А шкет не отстает, разнылся, да меня еще черт дернул поддакнуть ему. Ну, дед и махнул рукой: «Валяйте!»
Подвел я катер носом вплотную к зверю, шкет прицелился багром да хвать его по башке. И тут никто рта открыть не успел: медведь багор под себя, сам на катер. Отряхнулся так аккуратно и на корму. Шкет как сиганет за борт! Дед Шубаров кричит: «Спокойно! Стрелять буду!» — и прыг за ним! А медведь ко мне. Ну, я мотор вырубил и следом.
На берегу дед Шубаров только и сказал: «Не бить надо было, а колоть. Что ему, миляге, твое битье? Как соломинкой».
Мы хохочем так, что сковорода на столе начинает прыгать.
— А ка… катер?..
— Что он его в порт поведет с выключенным дизелем? Покуражился там и поплыл дальше… Месяц потом ремонтировались. В порту говорят: вроде спокойно было, а вы как после шторма…
Вовка подходит к двери и распахивает ее настежь: жарковато стало. Это, как я успел понять, обычная беда крохотных тундровых жилищ: переложил в печь ковшик угля — сиди с раскрытой дверью.
Серый холодный туман ползет по полу и тает возле стола, за распахнутой дверью посвистывает ветер и кружит мелкий снег в тонкой полосе света.
— Пурга, — говорит Вовка.
— Вроде бы, — соглашаюсь я. — Да смотри, как лихо крутит.
— Эх вы, детишки, — вздыхает Леонид, составляя на угол стола пустую посуду. — Обычная поземка — вот что это такое. Пурги-то вы еще и не видели, а тем более — в нее не попадали. Вот подождите, перевалит на февраль, пойдут «южаки», тогда узнаете, чем пахнут тутошние места и за что северные надбавки платят.
— А ты что, попадал?
— Бывало. Раз недельный «южак» нас прихватил с Валькой. На его агрегате.
— Ну, расскажи…
— А что рассказывать? Два дня колесили, сбились, бензин кончился, еще трое суток пешком шли. Выбрались… Ладно, спать будем: завтра надо кончить линию. У меня коренные породы выскочили в уголке…
— Что сразу не сказал? — спрашиваю я.
— Зачем баламутить, с утра разберемся. Может, напутал. Темно было, свеча кончилась. На ощупь вроде бы коренные. Сланцевая щетка.
Вот как у него все буднично. Коснись меня, я бы крик на всю тундру поднял — еще одна линия позади! Но Леонид всегда опережает нас, хоть на полметра. Коренные вначале выскакивают в его шурфах, он всегда дает весть об окончании какого-то кусочка работы. Удивляться, конечно, нечему: стаж у него три года. Но все равно хочется хоть раз самому сообщить первым: коренные!
Хорошо зарезать шурф — искусство. Первое время у нас получались не шурфы — воронки от бомб. Широченные, вниз идут на конус. Уже на третьем метре повернуться негде. Вороток устанавливать — стели доски, перекрывай всю колдобину. И бадью с грунтом не подхватишь нормально, балансируешь, как на канате. Вниз камни сыплются, а внизу Вовка. Или, наоборот, я. Прикроешь голову совковой лопатой и слушаешь звон. Месяц Леонид нас учил.
Под снегом зимуют заросшие стеклянной травой кочки. Попадаются промороженные ягоды голубики. Я стряхиваю их на рукавицу и бросаю в рот. Чуть кислит, пахнет летом. Ух!.. Я беру лом. Шпур лучше всего делать в этой ямке, между кочек. Считай, наполовину готов. Конец шурфовочного лома, самое острие, чуть согнуто. Так легче выбирать грунт на стенках и в уголках.
Продолбив лунку сантиметров на десять, беру «ложку» — металлический черпачок на полуметровой палке — и выгребаю размельченную породу. Потом опять лом. Постепенно шпур углубляется.
В двадцати метрах от меня Вовка, за ним Леонид. Еще раз мы начали перечеркивать долину. Образцы грунта из линии, отработанной утром, упакованы в плотные мешки для проб. На каждом надпись: «Линия номер…», «Шурф номер…», «Проходка номер…». Мешки заберут на прииск, в промывалку. Если что найдут, будут точно знать, с какого шурфа и метра взята проба.
Погромыхивает на цепи железная бадья. Полозья воротка прыгают на застругах.
— Хорош наст! — Вовка топает ногой. — Смотри: хоть бы вмятина!
— Асфальт, — киваю я. — Только девочкам на шпильках ходить.
— Да, — хмыкает Вовка. — А знаешь, до чего эти девочки интересны, когда они с мороза?.. Вообще, если хочешь знать, жену надо выбирать зимой, в самый мороз. Чтобы градусов пятьдесят.
— В такой мороз печка лучше всякой жены, — возражаю я. — Да меня палкой на улицу не выгонишь!
— Эх, ты!.. Во-первых, на всю жизнь этим способом выбирают. Значит, можно потерпеть. А во-вторых, тебя на улицу никто не гонит. Наоборот, надо в тепле. Слушай, как это делается. Ловишь вечер, когда воздух на улице от холода аж хрустит. Топаешь в клуб и садишься поближе к дверям, наблюдаешь, как девчата идут на сеанс. Сидишь и смотришь. А они косячком. Одна сапожками постукивает, хоть пробежала всего сотню метров от дома. Вторая щеки трет и носом шмыгает. Третья вовсе согнулась, губы синие, трясется, Смотреть противно — тьфу! Ты уже шапку на голову — домой бежать, но вдруг дверь настежь — и заплывает та самая! Шуба нараспашку, платочек на затылке, волосы и брови в инее, а лицо так и пылает — жар метров на десять разит! Ты как от печки — шарах! А она тебе взглядом не рубль, а полсотни от той простой радости, что на свете живет, — раз! И поплыла в зал. Ты в беспамятстве за ней и еще не понимаешь, что готов… Приходилось?