Прямо перед носом, смеясь, через дорогу порхнула девушка. Как куропатка. Юбка выше колен, колокольчиком, голубая блузка без рукавов. Наконец-то мы приехали!
За конторой на куче теса, в латаной оранжевой кухлянке сидел древний чукча Пыныч. В зубах трубка. Ему, наверное, больше ста лет. Говорят, он еще до революции сидел на этих тесинах.
— Толька идет, — сказал старик Пыныч и вытащил трубку. — Очень устал Толька.
— Здравствуй, Пыныч, — сказал я. — Как дела?
— Очень плохой дела.
— Что так?
— Выпить нечего, Толька. — Старик Пыныч горестно пожал плечами, потом хихикнул. Мы вместе посмеялись его старой шутке. Как утверждают старожилы, старик Пыныч не выпил в своей жизни ни капли спиртного и не выкурил ни одной папиросы. Я и сам ни разу не видел, чтобы трубка его горела.
— Все шутишь, Пыныч?
— Ага. Правление приказ писал — награждать хороший пастух. Давать разный подарки. Тебе тоже есть.
— Вот как. А не врешь?
— Пыныч всегда говорит правда, — сказал старик.
— Ну, извини. Вертолет в Апапельгино давно был?
— Давно. Скоро опять будет.
Значит, завтра-послезавтра улетим. Что ж, неплохо… Интересная новость. Что там за подарки. А, бог с ними, с подарками, обойдемся.
— Долго оленей ловил, Толька? — спросил Пыныч.
Надо же, знают! Я вытаращил глаза. Вот работает тундровый телеграф! И не было никого в стаде, а про откол узнали.
— Пойду, Пыныч, — сказал я. — После побеседуем.
— Отдыхай, Толька, — согласно наклонил голову старик. — Большой дорога прошел, совсем пастух стал… А вон бежит Андрей. Его Ольга ждет в клуб.
— Все ты знаешь, Пыныч. Не скроешься от тебя.
— Хороший дела зачем скрывать, — сказал он.
Андрей Кулешов, гидрометеоролог, бежал по залитой осенней грязью улице в новеньком светло-коричневом костюме. На снежной сорочке бледный галстук.
— Здоров, жених! — сказал я.
— Салют оленеводам!
Надо так ухитриться! Топает по грязи, а на блестящих туфлях ни единого пятнышка. Виртуоз.
— В клуб торопишься? — спросил я. В отместку за их всезнайство.
— Пыныч проинформировал? — засмеялся Андрей. — Уникум. Тащи шмотки ко мне, через десять минут буду.
Андрей запрыгал дальше, я подхватил рюкзак и лодку. Лайки двинулись за мной. Они так всех приезжих встречают. Почетный эскорт. Зачем-то им надо знать, где человек остановится. Летом их целая свора, а сейчас почти все на привязи: отдохнули, скоро в упряжку.
С Андреем мы подружились два года назад, когда я ждал транспорт в бригаду. Жил он на дальнем от реки краю поселка, в маленьком домике, опутанном антеннами. Здесь у него и метеостанция и рация для связи с райцентром. В стороне от домика, за метеоплощадкой, огороженной колышками, большой сарай. Гараж. У распахнутых дверей сарая четверо парней возились с трактором. Сбоку от сарая на краю вытоптанной площадки громоздилась куча каких-то вещей, прикрытых брезентом.
В домике крохотные сени и две комнаты. Большая — служебная, поменьше — жилая. Стол с хлебными корками и гольцовым балыком, узкая койка. Два табурета. Над койкой полка, забитая книгами и журналами. Сбоку на потемневших обоях линия светлых пятен. Раньше тут висел целый набор ярко накрашенных журнальных девиц: витрина мировых стандартов. А теперь была одна любительская фотография, увеличенная почти до полуметра. От чудовищного увеличения линии расплылись, и казалось, грустное девичье лицо медленно приближается к тебе из тумана. Вот, значит, куда дело зашло. Что ж, будем поздравлять…
Я скинул телогрейку, сапоги и ватные брюки, лег на кровать. Пружины уютно заскрипели.
Андрей явился через час, я уже дремать начал.
— Лежишь?
— Да вроде…
— А на чем лежишь, не знаешь!
Он поставил на стол портвейн, нырнул под кровать и вытащил две бутылки пива. Жигулевского. Я глянул на этикетки и обомлел: Бадаевский завод!
— Берег целую неделю, как чувствовал. Зоотехник один из отпуска прилетел, угостил. Держи стакан. Не зря, значит, стояло.
Я долго смаковал золотистый напиток, дул на пузыри, прихлебывал малюсенькими глотками, ощущая во рту ни на что не похожий, терпкий вкус.
Андрей нарезал истекающий жиром балык, открыл портвейн.
— Ты надолго? Встряхнуться, что ли?
— Да нет… Совсем я, Андрей. Такое дело.
— Как — совсем?
— На «материк». Хватит.
— Во-о-он что. Ну, рассказывай.
— Чего тут рассказывать. «Сандуны» снятся, пива хочу, к чехам — готику посмотреть… вода чтоб горячая из крана… Не могу я рассказывать, ничего ты не поймешь, да я и сам…