Тут из кладовки раздался бабушкин крик:
– Мать ети да проети ети! Кто с молока весь устой свинтил? Анна! Серёга! Рястаньски рожи! Да пальцами грязныма поди лазили!
Через минуту мы с братом были на месте сбора. Оказалось, что с нами идут две старшие девочки по четырнадцати лет, подружки старших ребят. Чернявая, грудастая, полностью оформившаяся к своим годам Галина съязвила:
– Эта мокрида тоже с нами идёт?
Вторая, Светлана, которой очень нравился мой брат, за меня заступилась: мол, чем больше народу, тем лучше. Тем более что двух пацанов не отпустили родители. «Мокриду» я запомнила. Тут же, на месте, разделили порох и дробь. Мне вручили моё оружие. Ремешок, на котором держалось самодельное ружьишко, показался знакомым.
Мишкиной сестре, моей ровеснице, родня из Москвы прислала в подарок сумочку. Хорошенький, небесного цвета ридикюльчик на длинном ремешке. Танюха ходила гордая и со мной не дружила. Она дружила с Леной (которая тоже со мной не дружила), у неё была сумочка доктора с красным крестом и игрушечным стетоскопом. Девочки днём играли в клетку («в клетку» называлась игра в домик) в маленьком сарайчике возле столовой. В уютном дровянике был сделан игрушечный стол, расставлена игрушечная посуда, стеклянные банки с полевыми цветами, висели, изображая занавешенные окна, яркие тряпки. Сумочки подружки после игры забирали домой.
Вот этот-то небесно-голубой ремешок и висел на моём самопале. Михаил вслух поинтересовался у самого себя, куда бы сходить посрать. Я показала на сарайчик, добавив, что там есть бумага. С ним за компанию пошёл Серёга. Как он объяснил, чтобы по дороге по мелочам не отвлекаться. К вечеру выглянуло приветливое солнышко, и мы ватагой из семи человек двинулись в путь. Дорога от деревни на несколько километров была разбита лесовозами. Залитые дождём глинистые выбоины приходилось перепрыгивать. Коротконогая Галина несколько раз поскользнулась и пустила слезу. Ей предложили вернуться одной в деревню, так как никто провожать не захотел. Покапризничав и надув губы на своего кавалера, девица продолжила путь. Начало смеркаться, а плохой дороге не было конца. Весёлые шутки стихли, все порядком устали. Про отдых не было и речи, нужно было добраться до избушки, пока совсем не стемнело. Проезжая дорога повернула в одну сторону, мы в другую, на тропу. Ветерок донёс одуряюще прекрасный запах цветущей черёмухи. Послышалось колыбельное пение птиц из густых зарослей ивняка, журчание полноводной по весне речушки, что впадала в озеро. Летом речка становилась тихим нешироким ручейком. Черёмуховый рём, растущий по обоим берегам простирался почти на километр. Солнце садилось за горизонт, редкие белые курчавые облака лениво плыли по вечернему небу. Вдруг облака стали светиться по краям ярко-красными вспышками-молниями. Короткими, но частыми. Я уже видела такое природное явление, когда ходила с дедками на сенокос. Бабушка говорила, что это зарница и сие предвещает хороший урожай. Поначалу перепуганные, налюбовавшись редким зрелищем, мы бодро зашагали через лес, по протоптанной рыбаками тропе, зная, что до озера осталось рукой подать.
Через несколько минут тропинка вывела нас к заветному водоёму. Увидев наконец избушку, все вздохнули с облегчением. Неказистая, потемневшая от времени и поросшая мхом постройка была срублена добротно. Ребята еле открыли отсыревшую дверь. Изнутри пахнуло деревенским чердаком, Серега включил фонарик. Эту роскошь он привёз из города, ни у кого в деревне фонариков не было. Тусклый жёлтый свет осветил тёмное помещение. Зажгли прилепленные на окошечко и стол огарки свечей, затопили маленькую печурку и стали осматриваться. Остатки энтузиазма испарились. Всем захотелось домой.
Вдоль стен стояли грубо отёсанные широкие лавки, покрытые старыми фуфайками и грязными ватными одеялами. Под лавками был сложен запас дров, куски бересты, двуручная пила, топор, пара громоздких валенок на одну ногу, плетёные «морды» для ловли крупной рыбы, ржавый серп, оселок, ящик с нехитрой посудой. Между лавками, которые занимали почти все пространство помещения, у малюсенького оконца стоял стол, на нём закопчённая керосиновая лампа. Под столом в закрытом деревянном сундучке лежали продукты: растительное масло в бутылке из-под «Столичной», наглухо закрученной пробкой из газеты, окаменевшим комком соль в бумажной коробке, пучок стеариновых свечей, кусковой сахар в когда-то красивой расписной проржавевшей жестяной банке, пара коробков отсыревших спичек. У трубы печь слегка дымила, все вышли на свежий воздух. Уже порядком стемнело, от избушки отойти далеко было боязно. Расселись кто куда: на крыльцо, еловое бревно, чурбаны. Вокруг стояла тишина, ветра не было, от озера по берегу поднимался, чуть колыхаясь, густой туман. Запах весеннего ожившего леса и долгая прогулка клонили ко сну. В то же время первобытный страх от непривычного единения с дикой природой держал настороже. Мы храбрились, нас было семеро и во всеоружии. Самый разговорчивый сочинитель Василий вдруг вспомнил жутковатую историю про бабку Манефу. Одинокий и потому проводивший почти всё время на рыбалке одноногий старик Степан рассказывал в магазине, что видел покойницу на озере – и не раз. Будто бы та появлялась в тумане и звала его по имени. Стали вспоминать истории одну страшней другой. Весёлого ничего в голову не приходило. Ребята старались смеяться и храбриться, незаметно придвигаясь поближе к крылечку. Решили развести небольшой костерок. Чтобы отсыревшие дрова быстрее загорелись, Вовка плеснул из банки керосинчику, припасённого рыбаками для керосиновой лампы. Васька сообщил Вовану, что за керосин одноногий ему здоровой ногой под «говно» напинает, если узнает. Галька что-то шептала Светланке на ухо, но та отрицательно замотала головой. Коровьими карими глазами, полными мучения, Галка уставилась на меня. Подсев поближе, шепнула –попросила сходить с ней в туалет. Она стеснялась и боялась. Пришло время припомнить за мокриду, но я была добрым и отходчивым ребёнком и согласилась сопроводить, прихватив Серёгин фонарик. Тут выяснилось, что Гала захотела в туалет по-большому, у неё резало низ живота. Пришлось топать подальше. Я предупредила новоиспечённую подругу, чтоб постаралась опорожниться на раз, так как по ночам шастать с ней по кустам не собираюсь.