Теперь над рисовым болотом
он движет золотые руки…
Труд будет для тебя оплотом,
край зноя, мудрости и муки!
«Я говорю о сердце много лет…»
Я говорю о сердце много лет
и я измучена беседой тою.
Но собеседника, к несчастью, нет:
— я разговариваю с пустотою.
ЭПИЗОДЫ (ДЕТСТВО НЕКРАСОВА)
ЧЕРТИ
На славу натертый мочалкою в бане,
с пузырчатой шапкою на волосах,
он утром узнал от всеведущей няни,
что ночью нечистые ходят к ним в сад.
У няни меж пальцами бегает спица;
как нитка, душа хлопотуньи проста,
и черного черта сегодня боится
наверно не меньше, чем черти креста.
В тот день голубой и по облику летний,
однако, на деле дышавший весной,
решился бестрепетно четырехлетний
отправиться ночью на бой с сатаной.
Являя пример немоты и упорства
(скрыв темную тайну, но глазом блестя),
как рыцарь, к полночному единоборству
с утра неотступно сбиралось дитя.
Отец был в то утро заметно в ударе,
и все ж, как обычно, скрывался в нем бес:
был день мясопустный, но ветреный барин
поехал со сворой в болотистый лес.
Надвинулся сумрак. Рояльные свечи
привычно внесла крепостная рука,
и в зале зеркальная встала доска,
чтоб с мамой вести музыкальные речи.
Как странница, села луна на пороге.
Дом заперт. Но лунная полночь ясна…
И с длинною тенью короткие ноги
скользнули в большую траву из окна.
Луна поднялась и дошла до сарая,
где ночью владенье одних лошадей.
(Здесь утром бранился папаша, карая
своих молчаливых дворовых людей).
В ограде зияет калитка. За нею
цветочные звезды черешен и слив.
На пальцах вошел он в ночную аллею,
запасы отваги в себе распалив.
Спит топотный флигель, где вечные свадьбы
с бряцаньем монист, серебра и ключей…
И только в саду, украшеньи усадьбы,
немолчно играют семь шумных ключей.
Вот скошенный мостик с березовым скрипом,
вот шест молчаливо несет в вышину
избушку скворца. Там, за банею — липа,
к которой привязывал барин жену…
Дитя в долгополой рубашке обходит
глухие дорожки, бугры и кусты,
но даже в укромных углах не находит
врагов милосердия и чистоты.
Дитя! не на лоне садовой природы
скрываются черти, от коих беда:
пустые сердца человечьей породы
бывают вместилищем их иногда.
БОЛЬШАЯ ДОРОГА
Зимний вечер в усадебном доме
опишу я: знаком он не всем.
Спят ребята за сетками, кроме
Николая, которому семь.
Даже в детской дрожит занавеска
от сапог и бильярдных тростей…
Это папенька пробочным треском
веселит запоздалых гостей.
Не спалось Николаю в те ночи.
Как большой он следил из окна
за паденьем тех трепетных корчей,
что вытряхивала вышина.
Смутный страх в этой детской душонке
нарастал, как под снегом карниз.
И нередко в одной рубашонке
он спускался украдкою вниз.
В зале — дым и лепные голубки,
бой кукушки дошел уж до трех,
но сновали дворовые юбки,
где по ситцу рассыпан горох…
Барский дом выходил на большую
столбовую дорогу. По ней
перед святками ездили в Шую,
накаляя полозья саней.
Шли хмельные (конечно, углами).
Бабы с яйцами шли на Святой.
Шли колодники, бья кандалами,
по укатанной плоскости той.
За шеренгой макушек колпачных
шел конвой, отбивающий такт…
Это был завывающий, мрачный,
знаменитый Владимирский тракт.
Мальчик часто смотрел на дорогу
(от волненья расширив зрачки),
как клейменые двигались в ногу,
задевая ограду почти.
Он не верил, что в выжженных кожах
не лежит за душой ничего:
эти люди, с ушами в рогожах,
увидали однажды его.
На снегу у господского дома
(как бывает в воскресные дни),
от бутылок осталась солома,
и ее собирали они.
Было утро. Багровое солнце
говорило о том, что зима,
и пред каждым ослепшим оконцем
снеговая блистала кайма.
Но к соломенной мерзлой охапке
подошел вдруг с игрушкой в руке
человечек в барашковой шапке,
в жарких валенках и башлыке.
И старик с головой безобразной,
позабыв, что дорога лиха,
из-за пазухи тощей и грязной
вынул пряничного петуха.
Он его в рукавице рогожной
(не имея во что завернуть),
положил на снежок осторожно
и с другими отправился в путь.
Продвигались железные вязи
на тяжелых, на рваных ногах…
Стыли ноги и в лужах и в грязи,
но особенно ныли в снегах.
Падал снег, наметая сугробы,
все крутилось в сырой полумгле.
Для бессрочных готовились гробы
в ненасытной сибирской земле.
ДИЧЬ
Осенний лес высок и черен,
уж нет в нем золотых частиц,
и на рассвете, вместо зерен,
дробь попадает в горло птиц.
Войдите в этот лес. Давно ли,
склоняя крепостные лбы,
босые девки поневоле
сюда ходили по грибы?
Недалеко от Ярославля
быть может и сейчас есть лес,
где (позже город свой прославля),
когда-то шел ребенок без