Однако попыток экранирования не происходит. Возможно это объясняется тем, что наша молодежь из лаборатории Экспериментальных Овеществлений все время подбрасывает на Питомник что-нибудь новенькое. Сейчас они перекинули туда еще одну инфекцию с XV.
— Бактериальную?
— О нет, с этим на Питомнике уже справляются. Вирусную... причем там как-то остроумно задействован инстинкт размножения белковых, но это уже тонкости. Обмен информацией достиг на Питомнике уже третьего уровня сложности, так что, не приведи Абсурд, при определенных сигналах... Вы понимаете, что теперь служба Безбедности уже не пойдет нам на встречу... возможны необратимые процессы. Ваш долг, 675А, во имя Туманности Разума претерпеть временные неудобства: на первом Поясе Созерцания при «Тэта-Еще». Нам больше нельзя шутить с Основным Законом о Планетах-Питомниках! И за первый-то случай, стань он известным Глобальной или, не приведи Абсурд, Фундаментальной Безбедности, нам основательно присушили бы щупальца.
Планета-Питомник вращалась вокруг своей гаснущей звезды с огромной скоростью. Серый от скуки 675А на мгновение отключился от системы Созерцания. Абсурд ниспослал белковым идею равенства, и поступление субстанций как высшего, так и низшего качества резко сократилось. На Туманность отправлялся экстракт почти исключительно второго сорта. «Интересно, чем же будут кормить пятизначных», — лениво колыхнулся 675А.
Самое время было ненадолго осуществить личный Покой.
Разговор в курилке явно не клеился, поэтому, когда появился Новенький, нарком Ежов сразу оживился.
— Курево есть? — спросил он.
Новенький, тщедушный тридцатилетний мужичонка, молча протянул наркому пачку «Беломора».
— Ты кто? — спросил нарком, ловко вытягивая сразу две папиросины. Одна мигом оказалась у него в зубах, а вторая - за ухом. Студент Караваев чиркнул спичкой.
— Исаев Петр Александрович, — неловко и тихо сказал Новенький. Тусклые глаза на бледном лице были безвыразительны.
— Петя, значит... петушок... Толстой, слышишь!? Это тебе на пару!
Рыхлый мужчина, куривший в углу дамский «Ротманс», по-девичьи покраснел и мельком, стыдливо взглянул на Новенького. Тот, как бы ничего и не услышав, слегка отодвинулся от веселящегося наркома, но тотчас же был схвачен за локоть морщинистым старичком.
— Ты, милай, его не слушай, ты меня слушай, — старичок говорил сосредоточенно, но с шипением, подобно старой грампластинке. — Мне помирать скоро, у меня печень в почки упадает, а его-то выпустят скоро, сейчас политических всех выпускают, а ты-то передай, что де Петрович тут и кончится, а его не слушай, его выпустют скоро, хоть он и есть кровопийца и изверг...
— Ткнись, дед! –– заорал сорокалетний нарком. –– Ты под стол пешком ходил, когда я один с коррупцией боролся! Да, убивал! Ягодских мафиози душил, понял ты, дед! Мне же за то смертную казнь секретно и отменили! Али ты, дед, контра и к стенке хочешь?! Дык я те...
В курилку заглянула миловидная медсестра - девушка в белом:
— Исаева к доктору... Опять буянить? –– спросила она у наркома.
— Очаррровашка! — сменил тот гнев на милость и неожиданным
дискантом пропел: –– «Я... хочу пить с тобой!»
Девушка фыркнула и посторонилась, пропуская Новенького.
Он шел длинным, успокаивающим коридором теплого цвета и думал с чем-то ускользающем. Сзади послышались быстрые шаги, и Новенький оглянулся.
— Отец, я предупредить, –– студент Караваев даже слегка запыхался. — Ты с этим, с Ежовым-то не связывайся. Ему у буйных место, а не здесь... Но хитрый, гад.
Они шли уже вместе. Новенький смотрел на студента отсутствующим взглядом.
— Мы в одной палате будем, так что ты пока поосторожней. На твоем месте Леха—писатель лежал, выступал, так эта сволочь ему ночью в вену вилкой ткнула. И ведь все решили, что тот сам продырявился. А пидер, ну, что в курилке, так он безвредный: пассивный... Я его голубым Джо зову. А меня, вообще, не шугайся, слышь, отец? Я тут. — Караваев хмыкнул, –– единственный нормальный.
— А чего ж ты — тут? — безынтересно спросил Новенький.
— Да, кошу по-малу... Армаду линяю. Лучше месяц не трахаться с женщиной, чем два года трахаться в стройбате.
— Ну и как? — в голосе Новенького уже зазвучали какие-то живые нотки.
— Вроде, тяну на «семеру», –– не очень уверенно предположил студент, — а сам-то ты? В смысле чего?
— Я вещь одну знаю... — лицо Новенького постепенно преображалось: глаза неожиданного заблестели, а на щеках проступили розовые пятна.