– Нет среди работяг никаких разных! – заявил Самохин. – Я техником среди них двадцать лет кручусь, знаете, что их только волнует? Зарплата и норма! Вечно воют, что зарплата маленькая, а норма большая! И все, и больше никаких интересов. Но я не об этом. Как вы относитесь к теории вероятности?
Вопрос был неожиданным, поэтому я ответил несерьезно:
– Хорошо отношусь.
Самохин хмыкнул. Но снизошел к моей молодости, не замкнулся, не ушел в себя, продолжил:
– Значит, считаете, что всегда есть факторы, которые можно учесть и рассчитать?
– Есть, но мало, – ответила вместо меня жена. – Вон в соседнем дворе на человека сосулька с крыши упала, чуть до смерти его не убила, как это рассчитаешь? Шел себе, шел – и бац!
Самохин посмотрел на нее раздраженно. Он не к ней обращался, что за вольности такие! Валентина страшно испугалась, начала что-то накладывать на тарелку, привстав так, что заслонила собой мою жену, будто защищая ее, одновременно она глянула на мужа просительно, будто умоляла его пощадить наивную женщину, которая не соображает, что говорит. Но тот и сам решил не обращать внимания на пустяки, слишком увлеченный ходом своих мыслей, слишком желая эти мысли высказать.
– Хорошо, возьмем этот бытовой пример, – сказал он мне. – На самом деле и это можно рассчитать. Количество осадков, количество скопившего снега на крыше, температурные перепады, образование сосулек, время, необходимое, чтобы масса сосульки стала выше критической. А еще ведь статистика, количество несчастных случаев в данный период на данной территории в пересчете на душу населения! Я не хочу сказать, что вероятность высокая, но она, что главное, возможна и предсказуема! Ее можно предвидеть!
– Да бред! – воскликнула жена моя со свойственным ей прямодушием. – Дичь какая-то! Хотите сказать, что, если я подсчитаю осадки, снег – что там вы еще говорили? – статистику на душу населения, тогда смогу уберечься? Ерунда полная, простите! Это за секунды происходит, никто не способен подсчитать, в какую именно секунду сосулька рухнет! Только если не ходить там, но как не ходить, домой-то надо попасть, правильно? Вы что, и в лотерею так выиграть хотите? Подсчитать вероятность?
И она кивнула в сторону телевизора. На нем, накрытом кружевной салфеткой, лежала кипа истрепанных по краям тетрадей, из них высовывались листы с цифрами и диаграммами, прямоугольники лотерейных билетов, сверху лежали карандаши, школьный треугольник и циркуль.
Валентину как столбняком ударило, она сидела, ссутулив до горба свою спину, не поднимая глаз. Самохин крепко сжал свой длинный рот и казался жрецом, в присутствии которого надругались над капищем. Помолчав, он встал из-за стола, очень осторожно отодвинув стул. Так осторожничают люди, которые сильно себя сдерживают, боятся собственного взрыва – взять, к примеру, тот же стул и запустить со всего размаха в кого попало.
Деревянными шагами Самохин обогнул стол, пошел к двери другой комнаты, у них было две комнаты, просторно жили, пошел кратким прямым путем, экономя силы. Перед ним оказалась дочь, он отодвинул ее ногой, как неживую, как большую куклу. И девочка безропотно отползла – видимо, привыкла. Самохин скрылся в комнате и аккуратно, но плотно закрыл за собой дверь.
– Извините! – прошептала Валентина.
– Ты еще извиняешься! – возмутилась жена, тоже шепотом. – Хотя зря я, конечно, прости дуру. Испортила все. Мы уйдем, а он тебя теперь заест насмерть.
– Ничего. Я привыкла.
– Валя, если что, беги к нам или вызывай милицию. Я серьезно. Он страшный, я бы с ним ночью в одной комнате не осталась!
– Да нет, ты зря… Он немного… А так… Нормально все. Вы не сердитесь, но идите, пожалуйста.
С этого вечера мы с Валентиной не общались и, конечно, с Самохиным тоже. Она умудрялась так не попадаться на глаза, что я не видел ее неделями. А Самохин, завидев меня, демонстративно останавливался и отворачивался. Я проходил мимо, иногда подмывало сказать что-то ехидное, но хватало ума промолчать.
Потом мы уехали из этого дома, а через много лет я случайно узнал, что их дочь стала чемпионкой области среди юниоров по фигурному катанию. А ведь даже ходить не умела.