Во-первых, Красовский, широколицый, белобрысый и худой, всегда был выше и здоровее. Во-вторых, наглее, а в-третьих, ему ужасно нравилось ощущать себя лидирующей, даже подавляющей личностью. Ему нравилось, а Андрею просто было лень сопротивляться.
Красовский таскал его за собой сначала по пионерским и спортивным лагерям, потом по веселым компашкам с девчонками и вином. А после десятого класса взял и утащил с собой в Университет. Вот так! Ни больше, ни меньше.
Сам Андрей тогда собирался в авиационный: модельки самолетов и вертолетов висели у него по всей комнате. Но Серега сказал: "Юрфак!" Начал загонять что-то про романтику следовательской работы, суровые будни и приятный холодок табельного оружия, про грядущую возможность небрежно бросать в лицо подонкам и отморозкам: "Спокойно, сволочь! Милиция!"
В общем, как ни странно, поступили оба. Оба же благополучно доучились до третьего курса. А на третьем Красовский ушел, так же уверенно, как и три года назад, заявив: "Нет никакой романтики, табельное оружие - это так, игрушечки против "калаша", который будет вскидывать на тебя из-за угла каждый паршивый бандит. И, главное, возможность небрежно бросать в любую поганую рожу слова гордые и независимые дают только деньги. Деньги и только деньги!".
Его великая мечта воплотилась в двух контейнерах с хозяйственными товарами на одном из мелкооптовых рынков Москвы. Товары были заурядные мыло, шампуни, ловушки для тараканов и двухвосток, стиральные порошки и зубные пасты. Великая мечта силилась взлететь повыше, но только жалко хлопала крыльями, как стреноженная курица.
Серега же оставался Серегой: ему непременно требовалось кем-то руководить, над кем-то хохмить и глумиться. Девочки-продавщицы для этой цели подходили мало. Вот он и избрал своей мишенью троих охранников с рынка. Благо, повод скоро представился.
В тот день в торговые ряды вбежал бесхозный бультерьер. Мало того, что тупорылый белый "песик" был пугающе одиноким, с морды его ещё и капала белая с желтизной пена.
- Бешеный! - взвизгнула какая-то тетка. - Ай-ай! Бешеный!
Бультерьер в ответ глухо заворчал и стремительно ринулся вперед. Болел ли пес, на самом деле, бешенством, Красовский так и не узнал. Зато успел увидеть, как тот вцепился в ногу пожилого мужчины. Мотнул головой туда-сюда, выпустил изжеванную окровавленную брючину и метнулся влево.
Теперь уже крик стоял всеобщий:
- Дети! Здесь же дети!.. Охрана! Где охрана?
Охранники были тут. Двое спешили к месту происшествия с пистолетами, один - с дубинкой. Тот, который с дубинкой, своим оружием так и не воспользовался. Двое других пытались стрелять...
Сказать, что они стреляли не очень метко, значило ничего не сказать. Серега Красовский выхватил пистолет у того, что стоял ближе к нему, в тот момент, когда пес, оттолкнувшись мощными задними лапами, снова кинулся "в народ". До народа "собачка" так и не долетела: пригодились мечты о табельном оружии, подкрепленные тренировками в тире. Бультерьер с хлопьями пены на морде и застывшими красными глазками остался лежать рядом с картонными коробками из-под тушенки...
Все бы было ничего, и Серега, возможно, остался бы просто народным героем, если бы в голове у него не засело опасное желание потретировать охранников. Он начал с безобидных эпитетов вроде "робингуды" и "ворошиловские стрелки", перешел к анекдотам собственного сочинения про "ловцов на собак", которые моментально разнеслись по рынку...
А однажды в пятницу завез новый товар, в который вложил едва ли не весь свой оборотный капитал. Надо ли говорить, что на утро контейнеры оказались взломаны, товар исчез, не сказав "до свидания", а охранники лениво заверили несостоявшегося капиталиста, что ничегошеньки не видели и ничегошеньки не слышали.
Красовский попытался возмущаться: он чувствовал, что охранники сами и сорвали пломбы с контейнеров. Потом дернулся в милицию. Тогда к нему подошел широкоплечий паренек в коричневой кожаной куртке и адидасовских штанах (паренька звали Геной, на рынке его знали все) и объяснил:
- Послушай, братан, нехорошо поступаешь! Хочешь не просто жить, а жить с целыми руками, ногами и головой - утихни! Нету твоих "Колгейтов" с "Тампаксами" и никогда уже не будет! Все! Вали!
- Я вас всех посажу, - пообещал побледневший Серега.
- А я тебе башку оторву, - так же спокойно пообещал Гена.
Но Гена свое обещание не сдержал, а вот Серега... Серега, вообще, был человеком слова.
Через два месяца он восстановился на заочном отделении юрфака правда, уже в институте, а через полгода снискал славу чуть ли не лучшего оперативника района. Поначалу на "перебежчика" из бизнесменов в милиционеры косились настороженно, потом привыкли, а потом...
Потом для всех, кроме эксперта Груздева и Андрея Щурка, который к тому времени уже закончил юрфак и работал следователем прокуратуры, бывший торговец туалетной бумагой Сергей Красовский стал просто крутым опером Серегой, на которого лучше не наезжать.
Наверное, никто до конца не представляет, насколько он был счастлив, когда родной рынок "засветился" в связи с убийством и наркотой.
- Ну, так что, - сказал опер Серега бандиту Гене, который ходил все в тех же "адиковских" штанах, - нехорошо ты поступаешь. Братан... Хочешь не просто жить, а жить с целыми руками, ногами и головой - максимально быстро и откровенно отвечай на мои вопросы...
С тех самых пор рыночек начал пользоваться популярностью "антикриминального оазиса" района. Красовский удовлетворил свою жажду вендетты, но из милиции не ушел, видимо, почувствовав отвращение к мелкооптовой и розничной торговле. И снова у него под рукой был Андрюха Щурок, которого он теперь звал исключительно "лицом, процессуально самостоятельным", к которому часто вламывался в кабинет без вызова и лихо требовал:
- А ну-ка, гражданин следователь, дай-ка мне поручение на допрос свидетеля Филиппенко!.. Да не формулируй, не формулируй вопросы! Без тебя сформулирую... Да, и ещё бумажку на обыск у Ворониной... То есть как "зачем"? Я тебе ещё и объяснять должен?! Кто из нас следователь, а кто опер?!
Все это, конечно, было лишь спектаклем, в котором каждый играл привычные с детства роли. Но спектаклем, способным привести человека постороннего в состояние глубокого недоумения...
- Ну так что, "лицо процессуально самостоятельное", - Красовский легонько толкнул Андрея локтем в бок, - пошли в дом что ли?
Они толкнули калитку, аккуратно, с двух сторон, обогнули все ещё ползающего по земле Костю Болдырева и подошли к крыльцу. Груздев, не отрываясь от бутылки, часто-часто закивал головой, показывая что сейчас закончит. Допил последний глоток, вытер губы тыльной стороной кисти и значимо поставил бутылку на ступеньку.
- Ну так что? - Андрей сел рядом, свесив руки с колен. - Что-нибудь полезного имеешь сказать?
- Ну, это смотря что считать полезным... О том что вредно шататься ночами по безлюдным дорогам и, тем более, безлюдным дачам, ты, например, сам без меня знаешь. Однако, для кого-нибудь другого эта информация могла оказаться весьма и весьма полезной. Взять хотя бы ту же гражданку Олесю Кузнецову, убитую двумя ударами тяжелого острого предмета, предположительно топора, по голове около шести часов тридцати минут утра. Или, например, её мужа, Тима Райдера, убитого, вероятно, тем же топором, но только на восемь часов раньше...
- На восемь часов раньше? - Красовский удивленно наморщил лоб. - А на фига это, интересно, сделано?
- Понятия не имею, - Груздев оттопырил нижнюю губу. - Мое дело сказать, ваше - разобраться... Грохнули нашу красавицу Олесю Викторовну непосредственно в подвале, где её, возможно, и держали с двадцати двух тридцати двенадцатого июля до шести тридцати тринадцатого. Муженька же оприходовали, так сказать, в вестибюле. Кроме того, расколотили часы. Часики как раз остановились на десяти часах двадцати семи минутах. Пока не факт, конечно, что именно в этот миг господину Райдеру шарахнули топориком по головушке, но все же весьма примечательно.