– Какой у вас вокальный репертуар? Что за певцы? – жёстким голосом перебил его Фернан, который, не поднимая глаз, с молниеносной скоростью просматривал наши документы.
Деятельность театров, особенно передвижных, регулировалась столичным департаментом культуры. Ежегодно мы предоставляли туда сведения о составе труппы, маршрутах передвижения, а новые номера предварительно показывали специальному эксперту. Только после этого коллектив мог получить лицензию на выступления.
Дядя явно не ожидал такого напора и замялся. Обычно, даже если мы приезжали первый раз в какой-либо город, нас встречали с гораздо большим радушием. Не говоря уже о том, что после выступлений артисты неизменно оставляли о себе хорошие впечатления. Оглянувшись на меня, Октавиус сказал:
– Вот, к примеру, наша юная солистка – Изабелла Конрой. Подаёт большие надежды.
Фернан приподнял голову и пристально окинул меня холодным взглядом, от которого по всему телу пошли мурашки. На несколько секунд он задумался, затем произнёс с едва заметной ухмылкой:
– Солистка... И что же ты поёшь, Изабелла Конрой?
В горле пересохло, и я едва смогла выдавить:
– Лирические арии. Романсы.
На самом деле, в моём репертуаре присутствовало довольно много вокальных номеров из самых разных жанров, но в данную минуту я забыла обо всём этом. Вот ведь проклятье!
Возникла неловкая пауза. Мне показалось, что мужчина даже как-то с сочувствием посмотрел на меня и чуть ли не вздохнул. Солистка! Двух слов связать не в состоянии! Я крепко сжала за спиной руки в кулаки и начала злиться на саму себя из-за того, что не могу собраться в ответственный момент.
Возможно, чиновник заметил нашу растерянность и решил проявить сочувствие. Он перемахнул бумаги обратно через стол:
– Хорошо, так и быть. Учитывая, что у нас давно не было театральных выступлений, даю вам шанс. Только один концерт – сегодня вечером. Можете занять здание разрушенного театра. Я распоряжусь, чтобы там подключили газовое освещение на это время.
– Выступать в … – дядя Октавиус поразился и боялся повторить услышанные слова, – в разрушенном здании? Но ведь оно не пригодно?
– Да, – согласился Фернан. – Оно отчасти ветхое, так как не использовалось пару лет после маленького землетрясения, от которого пострадало всего лишь несколько домов. Мы всё хотим реконструировать его, но пока не собрались. Уверен, для одного выступления бродячего театра оно вполне сгодится.
– К тому же сегодня! – всплеснул руками дядя. – У нас даже нет целого дня, чтобы расклеить афиши по городу. Люди не узнают о концерте и поэтому не придут…
– Вам что, нужна неделя? – нетерпеливо спросил заместитель мэра. – Постарайтесь успеть, здесь много ума не требуется. А завтрашним утром не забудьте внести половину доходов от билетов в муниципальную казну и сразу покиньте Туманный город. Мои служащие проследят за этим. Остальные инструкции получите у секретаря.
Фернан встал, тем самым давая понять, что разговор закончен. Он производил впечатление занятого человека, у которого совершенно нет времени на лишние сантименты и детали.
У меня была такая странность – я соотносила новых людей, с которыми знакомилась, с растениями: мужчин с деревьями, а женщин с цветами. Потому представители ботанического мира тоже обладали множеством индивидуальных отличий. В случае с Фернаном я даже не задумывалась – конечно, кактус, недружелюбный и колючий.
Условия были жёсткими, и дядюшка пытался протестовать:
– Но, помилуйте, во-первых, обычно мы всегда даём два-три разных представления, у нас обширная программа. Во-вторых, половина доходов – чересчур завышенный сбор, нигде больше…
– Что? – возмутился строгим голосом наш собеседник. – Вы не в том положении, чтобы ставить условия. Или так, или никак. Выбирайте!
Дядя понял, что вести переговоры с жителями Туманного города бесполезно. В молчании, знаменовавшим наше согласие, мы все вышли из кабинета. Небрежным жестом чиновник подозвал секретаря:
– Пусть сегодня выступают в театре. Найдите кого-нибудь и помогите им с организацией.
Сделав небольшой, едва заметный прощальный кивок, Фернан вернулся обратно к себе, так громко хлопнув дверью, что я вздрогнула. Секретарь позвал кого-то из соседней комнаты:
– Эй, Патрик!
Мы с дядей замерли в ожидании, однако никто так и не появился. Не слышалось даже никакой возни.
– Паааааатрик! – протяжным голосом опять крикнул клерк.
– Ну что там ещё, а?
К нам вышел невысокий худощавый шатен, лет двадцати-двадцати двух. Деловой костюм болотного цвета хоть и был сделан по качественным лекалам, сидел на нём неуклюже – то ли вышел не по размеру, то ли юноша не умел носить его. Очевидно, для солидности молодой человек отрастил бакенбарды, но они выглядели такими жидкими, что не справлялись со своей функцией.
– Проводи артистов до театра и объясни, что как. Они сегодня вечером будут выступать там.
Щёголь оценивающе оглядел нас с головы до пят. Его глубоко посаженные маленькие глаза буквально буравили меня:
– Артистка, что ль?
Мне он жутко не понравился, поэтому я решила не отвечать ему. Дядя посчитал своим долгом вмешаться:
– Многоуважаемый Патрик, я – Октавиус, а это моя внучка Изабелла. Пожалуйста, быстрее проводите нас до театра. Нам нужно многое успеть до выступления.
– Подумаешь! Как будто делать мне больше нечего.
Он демонстративно медленно взял пальто и шляпу с вешалки и также неторопливо отправился к выходу. Дядя Октавиус тяжело вздохнул, печально взглянул на меня, и мы отправились вслед за провожатым. Всю дорогу глава нашего клана старался быть бодрым, вслух проговаривал, с каких приготовлений нужно начинать в первую очередь. Но я-то чувствовала, что дядя опечален таким несправедливым ходом событий. Ведь даже непонятно, удастся ли компенсировать все расходы и время, затраченные на дорогу сюда, из-за одного концерта.
Юноша же оживился и начал общаться с нами, хотя, скорее, его реплики напоминали монолог:
– О, давненько у нас здесь не наблюдалось вашей братии. Чё будёт? Опера там или танцы?
Он шёл немного впереди, гордо выпятив грудь, словно являлся хозяином города. Не ответить ему было невежливо, поэтому дядя Октавиус коротко высказался:
– Немного и того, и другого.
– Да, – задумчиво произнёс Патрик и на мгновение замолк. – Ну ладно, мне жалко, что ли. Сам я в театре побывал однажды, в детстве. Тётка затащила. Вы же знаете, мой дядя – мэр Туманного города?
И развернулся, дабы удостовериться, что мы осознаём, какая огромная честь нам выпала – идти вместе с самим племянником местного градоначальника. Показывая, что чрезвычайно польщены, дядя и я многозначительно кивнули в унисон. Юноша принял это за чистую монету.
– Такая скукота, – зевнул Патрик. – Но мне повезло – удалось сбежать в перерыве. Да и девицы туда ходят занудные, не в моём вкусе. А пару лет назад здание разрушилось – и никому хуже не стало.
Тут он сплюнул, вытащил сигарету и закурил прямо на ходу, пуская дым в лица попадающимся навстречу людям. Жестом дядя попросил меня быть снисходительнее к нашему сопровождающему.
– Чё там интересного? Не понимаю, – откровенно признался юноша и снова повернулся к дяде Октавиусу. – Вот вы скажите. Горланят там что-то. Крутятся на месте, подпрыгивают. У всех одно и то же, разницы нет никакой.
– У некоторых к этой деятельности есть призвание, талант, – пояснил дядя.
– Ха, талант! – усмехнулся Патрик. – И как его измерить, ваш талант? То ли дело собачьи бега или скачки – кто первый, тот и чемпион. А у вас кто чемпион? Тот, кто дольше крутится или громче поёт, что ли?
К нашей радости, театр оказался вблизи от мэрии, в самом центре города и мы быстро дошли до него. Когда-то он выглядел величественным – трёхэтажный, в классическом стиле со строгими колоннами при входе. Сейчас внешний вид внушал уныние: осыпавшаяся штукатурка неровно обнажала остов здания; во многих окнах отсутствовали стёкла, и они зияли пустотой, словно дыры в беззубом рту; вокруг валялся строительный мусор, который, очевидно, вынесли после землятрясения, да так и бросили здесь же. Честно сказать, это была одна из самых худших площадок для выступления в моей жизни.