Трава вдоль берега стояла стеной, высокая, душная. Лис - обычный, не самый большой, сидел на плоском камне, обернувши вокруг себя хвост. Застыл неподвижно - ухо не дрогнет.
- Рыбачит, - тихо сказал отец, прикладывая палец к губам и прося не шуметь.
- Белый! - прошептал Скора.
- Да нет, седой. И совсем слепой. Но смотри...
Плеснула в воде рыба. Лис потянулся вперёд. Вытянулся в струнку. Метнулся. Ворох брызг. Рыба - в зубах. Лис медленно пошёл в зелёной травяной гуще, высоко задрав голову.
- Когда вижу его, всегда радуюсь. Живой, не попался никому на воротник. Слепой ведь бедняга, - сказал отец, следя глазами за зверем...
Острова Туманного края, соединённые в давние времена каменными мостами, ещё спали. Они рассыпались густо и часто, будто бусины из ноздреватого камня кагута на ладони бродяжки Веды.
Веда никогда не знала, что предвещает ее расклад, но протягивала ладонь каждому и мычала, радостно вскидываясь и заглядывая тебе в глаза. "Погадать?" - говорило ее доброе морщинистое лицо. Надо обязательно принять Ведин расклад, хоть ты в нем ничего и не смыслишь, не принять - плохая примета. Кто-то придумывал себе, что вот камни раскатились ровно, не набегая и не переча друг другу, - хороший знак. Кто-то высматривал сложившуюся фигуру, кто-то глубокомысленно молчал.
Скора не увидел ничего, кроме россыпи неровных камней, серых с серебристыми проблесками. Потоптался и вздохнул, разглядывая коричневую от загара и грязи ладонь перед самым носом.
- Хорошо, просторно легли, - улыбнулся отец, взял в свою руку ладонь Веды и осторожно сжал её пальцы так, чтобы ни один камушек не упал.
- Ну хоть надгробным холмом не сложились, - насмешливо брякнул, заглянувший в расклад незнакомый мужик, судя по ботам из овчины пастух с Высокого.
- На дулю похоже, или... - сказал всадник с островка Лысый, - на хвост?
Это уже торговый люд через Малую Пристань с других островов подтянулся. Вся округа собиралась на ярмарку. На мост торопились успеть. Обозы тянулись, вклиниваясь через одного своими телегами. Люди ругались, щёлкали бичами, звери шарахались. Вот смотритель моста, взгромоздившись на вышку, надсадно выпятившись толстым пузом, крикнул:
- Посторонись! Трихвост идёт! Ра-азойдись, целее будешь!
- Не верь глазам своим, моя девочка, мир прекрасен! - крикнула Веда то единственное, что всегда кричала.
Кто-то говорил, что это были слова волшебника, который не смог спасти Ведину мать, когда ту избил муж, отчим Веды. Кто-то рассказывал о том, что отчим продал всё стадо единорогов, которых пасли испокон веков Веды и мать Веды прокляла его. Кто-то говорил, что это крикнула Веде мать, умирая.
Трихвост потащился мимо телег и толпы. Старый дракон, такой старый, что никто и не знал, когда он родился и в каком гнезде. Огромные блёклые чешуины, сонный глаз - тусклым блюдцем, медленно проплывали к переправе. Дракон дышал с одышкой. На третьей части ползущей туши, наверное, это случилось, когда мимо двигался необъятный бок Трихвоста, тогда и мелькнуло на сером ослепительной каплей белое. Пушистое, знакомое. Белый клочок проплыл перед самым носом. Сердце дёрнулось отчаянно.
- Это же хвост Белого лиса! - Скора вскинул глаза на отца.
- Не верь глазам своим, моя девочка, мир прекрасен! - крикнула где-то далеко Веда.
- И впрямь хвост Лиса! - сказал отец. Он подумал, что "не может быть, Трихвост наглец ещё тот конечно, но он ведь кита третьего года спас".
Их телега с гончарной утварью торчала в очереди между двумя возами с зерном. Кудлатые жеребцы зерновозов от нетерпения пританцовывали, и то и дело выдвигались в образовавшийся проход. Гарцевали, возвращались в строй. Стоявшие в очереди от нечего делать цокали языками, хвалили, зачем-то приценивались.
- Придержи своих, зерновоз. Придавлю ведь, - прохрипел Трихвост, судорожно дёрнув головой, будто ящерица.
- А ты не лезь без очереди, - сонно качнулся тот, но лошадей опасливо потянул за повод. Завизжал, ерепенясь, каурый.
- Зачем лиса слепого обидел, старый чёрт, да ещё хвост бедолаги себе привесил? Для красоты, видать! - крикнул отец Скоры, запрокинув голову.
Стало тихо.
Скора видел, как задёргался глаз у отца, и сам забоялся за него, да и за себя, чего уж там, душа замерла. Трихвост, махина эта бездушная, поди, прихлопнет, не задержится. Но как же лиса жалко. Глаза отыскали на чешуйчатой шкуре белый, отчаянно мечущийся на ветру хвост.
Народ отхлынул от дракона.
Скора втянул голову в худенькие плечи, но настырно посмотрел в огромный глаз с узким зрачком, уставившийся на него. Глаз крутанулся с него на отца и обратно. Громыхнул будто гром. Туша затряслась. Гром стих. "Поди разбери, смеётся или рычит, сейчас прибьёт или подождёт", - зло сплюнул Скора.
А Трихвост вдруг встряхнулся и ощетинился весь! Скора похолодел. "Ну чего плеваться вздумал, придурок, только на отца гнев навлечь, меня поди эта туша и не заметит!"
Скора видел до мелочей лес чешуин, вставших на ребро. Запах пошёл удушливый, звериный. Лысое и противное серо-чёрное тулово змея в ложбинах, будто донышки высохших в раз озёр...
И вдруг вскрикнул.
Там, где трепыхался белый хвост, в одной из таких ложбин, лежал лис. Потянулся задней лапой, длинно так, всласть, и опять спрятал под себя. Спит... Лис спит! Сердце запрыгало радостно. Мрачное, безысходное, смертное, навалившееся вдруг рассеялось.