И проснулся. Так всегда бывает, когда пытаешься заговорить во сне.
Дождь кончился. Дул пронзительный ветер. Степь ерошилась метёлками травы. Телеги почему-то остановились. Люди потянулись куда-то вперёд, отца не было рядом. Скора выбрался и тоже пошёл. Побежал, потому что увидел впереди толпу.
Перед обозом лежал Трихвост, вытянувшись в полный рост, бросив лапы вдоль туловища, будто его волокли за шею. Но он смотрел. Смотрел на людей, на происходящее, как смотрел бы, сделав всё, что мог. Он бороздил долго. То ли падал, то ли тормозил своими корявыми лапищами. Чёрная полоса, вспаханная драконом, тянулась от самого моря. Перед Трихвостом лежал смятый куль и белый комочек.
Когда Скора подбежал, куль оказался неподвижной Ведой, лежавшей лицом вниз, а комочек вырос в сидевшего очень прямо, смотревшего в сторону моря, белого лиса. Скора упал на колени перед Ведой. Сунулся к ней, зашептал в ухо:
- Не умирай, я понял, что ты говорила!
Её голос из сна ещё стоял в ушах.
Но Веда не ответила. Только шорох высокой травы и ветер. Кто-то говорил, что надо похоронить, и что скоро Яблочное и надо успеть занять дом получше, для ночлега.
Белый лис сильно дрожал на ветру.
Откуда-то появился отец. Бросил куртку на лиса, закрыл глаза Веде. Обнял Скору.
- Веда умерла только что, обессилела. Трихвост рассказал, как Лис упал в воду, а Веда увидела. Прыгнула за ним. Вытащила и долго была в воде. Как держалась, непонятно. Потом дракон вернулся и поднял их обоих. Если бы не эта буря. Они вымотались совсем. А Веда просто не выдержала, ей очень много лет. Сколько ей лет, ты помнишь? А ты, Метеля?
Никто не знал.
До захода солнца Веду похоронили. Людей было немного. Зерновоз Метеля, Скора с отцом, пятеро рыбаков с Маякова острова да народ с Яблочного - на ярмарке Веда бродила подолгу, её все знали, кормили. А ночевала она в степи, стен боялась. Вытянется в траве, ладоши сложит под щёку и смотрит в небо, пока не уснёт.
И не то, чтобы любили Веду как-то особенно, просто удивила она всех. Было то ли больно, то ли неловко отчего-то. Лиса вот спасла.
Дракон возвышался всё это время чуть поодаль. Суетился и лез помочь. Гремел чешуей, фыркал, обдавая горячей волной воздуха и слюнями, говорил:
- Глубже рыть надо, не мыша хороните.
Протягивал лапу, растопыривая когти. Люди с криками разбегались в разные стороны. Трихвост выгребал одним махом тяжёлую, веками непаханую в этих местах каменистую землю. Солончаки. Весной цветут, к осени в пустоши белёсые превращаются.
Белый Лис неприкаянно мотылялся среди людей. Не сиделось ему возле ямы, кружил вокруг укутанной с ног до головы в покрывало такой непривычно неподвижной Веды. Когда же могила наконец сложилась в холмик, укрылась дёрном, Лис лёг, положил голову на лапы и затих. Будто что-то завершилось наконец, пришло к понятному или хотя бы к тому, что не изменить. Просто так есть.
Молчали недолго, и стали расходиться. Люди потянулись в Яблочное, но про ярмарку уже думалось по-другому, не так радостно - место занять получше, товар разложить пораньше, прикупить пирожок с яблоками на перекус, здесь они чудесные и пекут их рано поутру и почти в каждом дворе, когда ярмарка начинается. Сады тянутся сплошь до самых предгорий.
Дракон, прихватив лиса, пошёл степью по колышущемуся морю травы. Ещё долго виднелась шагающая чёрно-серая гора.
Невысокий холмик затеряется, зарастёт в степи возле Яблочного, только и примета, что где-то ближе к морю и по правую руку от тропы. Камни свои Веда потеряла, когда прыгнула в воду, и только один оказался в кармане широкого кожаного пастушьего платья. Камушек положили с хозяйкой.
Волшебник появился к вечеру второго торгового дня. Он был очень грустный и катил перед собой тележку на одном колесе. В тележке лежали огромные тыквы и кабачки. Волшебник долго выкатывал тыквы, складывал неровной горой кабачки, возился с колесом тележки, потом бросил её в стороне, сел на одну из тыкв, упёрся локтем в колено, а подбородком в кулак.
И замер. Его кафтан был испачкан землёй, а очки перевязаны носовым платком, чёрные волосы выбились из туго схваченного хвоста.
Лишь один раз волшебник оживился, привстал. По дороге между рядами шла жена часовых дел мастера с дочерью. Глаза дочери, чудесные серые глаза, искали в толпе книжника.
Но Петер книжник разложил свои календари и книги далеко отсюда, поближе к улыбчивой жене портного. Та мастерила замечательные пуговицы из ракушек и из всего, что только попадало ей в руки, и теперь продавала их.
Семейство часовщика промаршировало мимо волшебника.
Однако тот ожил.
Вышел вперёд, заступив дорогу девушке. Она грустно улыбнулась. Её улыбка была славной, но немного и насмешливой. Или это только показалось ему? Волшебник протянул девушке ладонь. На ладони в миске с водой плавала рыбка. Вот миска исчезла, а вода и рыбка - нет. Большая капля воды переливалась на солнце. Рыбка сверкала чешуйками, будто отлитая из серебра.
Скора вытянул шею, боясь упустить чудесное.
Девушка обошла волшебника и пошла дальше.
Торговка справа от него сказала покупательнице: