«А ведь в таком тумане мы, чего доброго, собьемся с пути, ненароком окажемся во владениях фэйри и уже никогда не вернемся в этот мир, где умирающий Амброзий и честолюбец Утер строят планы спасения Британии от свирепых дикарей. Британия падет под натиском варваров, подобно Риму, а мы никогда о том не узнаем, нам будет все равно…»
– Ты устала, Игрейна? – В мягком голосе Горлойса звучала неподдельная забота. Право же, никакой он не великан-людоед, каким казался в те первые, кошмарные дни четыре года назад! Теперь он всего-навсего стареющий мужчина; в волосах и бороде полным-полно седины (хоть он и бреется тщательно по римскому обычаю); весь в шрамах после многих лет бесчисленных сражений и так трогательно старается угодить ей! Возможно, не испугайся она его так поначалу, не будь она непокорной бунтаркой, она бы поняла, что муж уже тогда пытался ей понравиться. Горлойс не был с ней жесток, а если и был, так только потому, что, по-видимому, почти ничего не знал о свойствах женского тела и о подобающем с ним обращении. Теперь Игрейне казалось, что всему виною неуклюжесть, а вовсе не жестокость, скажи она мужу, что он причиняет ей боль, и он бы ласкал ее осторожнее. Четыре года назад Игрейна думала, что это все неизбежно: и боль и ужас. Теперь она стала мудрее.
Молодая женщина лучезарно улыбнулась мужу.
– Нет-нет, ничуть, кажется, я могла бы так ехать до бесконечности! Но ты не боишься, что в столь густом тумане мы того и гляди собьемся с пути и до Лондиниума вовеки не доберемся?
– Тебе не о чем тревожиться, – серьезно отозвался он. – У меня опытные проводники, они знают путь как свои пять пальцев. А еще до вечера мы выедем на старую римскую дорогу, что ведет в самое сердце города. Так что нынче ночью мы будем спать под крышей и на приличной кровати.
– Сколь порадуюсь я приличной кровати, – кротко проворковала Игрейна, и, как она и ожидала, Горлойс так и вспыхнул. Он тут же отвернулся – так, словно жена внушала ему едва ли не страх, – и Игрейна, лишь недавно открывшая для себя эту власть, втайне возликовала.
Молодая женщина скакала рядом с Горлойсом, размышляя про себя о том, что нежданно-негаданно прониклась к мужу своего рода нежностью, причем к нежности этой примешивалось сожаление, как если бы Горлойс стал ей дорог только теперь, в преддверии утраты. Так ли или иначе, но только Игрейна знала: дни Горлойса сочтены. Никогда она не забудет, как ей впервые открылось, что муж умрет.
К Игрейне прибыл посланец с известием о том, что ей следует готовиться к приезду мужа. Горлойс прислал одного из своих людей, гонец подозрительно зыркал глазами и повсюду совал свой нос, без слов давая понять Игрейне, что, будь у него самого молодая жена, уж он-то бы примчался домой без предупреждения, в надежде уличить ее в каком-нибудь проступке или расточительстве. Игрейна, не зная за собою никакой вины – эконом рачителен, кухня в порядке, – оказала посланцу достойный прием, не обращая внимания на его назойливое любопытство. Пусть допрашивает слуг, если хочет, небось узнает, что, кроме сестры и лорда Мерлина, никаких гостей в Тинтагеле она не принимала.
Гонец уехал, Игрейна повернулась идти к дому и вдруг резко остановилась. В ярком солнечном свете на нее пала тень, и накатил беспричинный страх. И в этот самый миг она увидела Горлойса: но где же его конь и свита? Он исхудал, постарел, так, что в первое мгновение Игрейна не узнала герцога; лицо его осунулось, глаза ввалились. Щеку пересекал шрам от удара мечом, этой раны Игрейна не помнила.
– Муж мой! – воскликнула она. – Горлойс… – В лице герцога отражалось такое невыразимое горе, что молодая женщина напрочь позабыла свой страх перед мужем и годы обид и, не помня себя, бросилась к нему и заговорила так, словно обращалась к своему ребенку: – Ох, родной мой, что с тобой случилось? Что привело тебя сюда вот так – одного, безоружного, – ты не захворал ли? Ты не… – И тут Игрейна умолкла, и голос ее утих, затерялся среди отзвуков. Ибо на дворе никого не было, лишь тени струили неверный свет да звенело эхо ее голоса.
До самой ночи Игрейна упорно убеждала себя в том, что это – лишь Послание, не более, разве не так же Вивиана предупредила ее о своем приезде? Но обмануть себя не удавалось: Горлойс не обладает даром Зрения, а даже если бы и обладал, так ни за что в него бы не поверил и пользоваться бы им не стал. То, что она видела, – Игрейна знала, что это, хотя ни с чем подобным прежде не сталкивалась, – это призрак ее мужа, его двойник, тень и предвестник его смерти.
А когда Горлойс наконец вернулся, живой и здоровый, молодая женщина попыталась отогнать воспоминание, внушая себе, что всему виной лишь игра света – вот почему она различает за спиной мужа уже знакомую тень с рассеченной щекой и неизбывным горем в глазах. Ибо сам Горлойс ни от какой раны не страдал, а унывать и не думал, напротив, был в превосходном настроении, осыпал жену подарками и даже привез нить крохотных коралловых бусинок для Моргейны. Он загодя порылся в тюках, набитых захваченным у саксов добром, и вручил Моргаузе алый плащ.
– Небось принадлежал какой-нибудь саксонской блуднице, из тех, что таскаются за обозами, а не то одной из тех визгливых воительниц, что сражаются у них бок о бок с мужчинами в чем мать родила, – рассмеялся Горлойс и ущипнул девочку за подбородок. – Так что пусть уж лучше его носит порядочная британская девушка. Цвет тебе к лицу, сестренка. Вот подрастешь еще малость и станешь такой же хорошенькой, как моя жена.
Моргауза жеманничала, хихикала, запрокидывала голову, вертясь в новом плаще то так, то этак. Позже, когда Горлойс и Игрейна уже собирались ложиться спать (орущую Моргейну выпроводили в комнату Моргаузы), герцог резко заметил: