– Да, – отрешенно повторила Моргейна. – Я покажу дорогу. Следуйте за мной да не отставайте, ибо почва тут ненадежная; завязнете в трясине – так потом вовеки не выберетесь. – Мгновение, ослепленная бешенством, она испытывала искушение завести обоих в непроходимые топи – ей это нетрудно, все здешние тропы она знает – и там бросить, пусть себе тонут или до скончания жизни блуждают в туманах.
– Как тебя зовут? – полюбопытствовал Ланселет.
– Гвенвифар, – отозвалась светлокудрая девочка, и Ланселет пробормотал про себя:
– Что за прелестное имя, прямо под стать владелице.
Моргейна испытала приступ ненависти такой жгучей, что еще бы секунда, и она потеряла бы сознание. И одновременно в этот опаляющий миг ей вдруг отчаянно захотелось умереть. Все краски дня внезапно погасли, растворились в туманах и топях и среди унылых тростников. А вместе с ними – и все ее счастье.
– Идем, – повторила она бесстрастно. – Я покажу дорогу.
Развернувшись, Моргейна услышала, как они двое смеются за ее спиной, и сквозь свинцовую волну ненависти пробилась мысль: не над ней ли они потешаются? В ушах ее звенел детский голосок Гвенвифар:
– Но ты-то не из этого кошмарного места, правда? Ты на фэйри не похож, ты не маленький и не безобразный.
Нет, думала про себя Моргейна, конечно же, нет, Ланселет так хорош собой, а она… маленькая и страхолюдная. Эти слова выжигали ей сердце, девушка забыла, что как две капли воды похожа на Вивиану, а в ее глазах Вивиана прекрасна. А, опять Ланселет: «Нет-нет, мне ужасно хотелось бы пойти с тобой… честное слово, хотелось бы… но я обещал нынче вечером отужинать с одним родственником, а моя мать и без того мною недовольна, не хватает еще, чтобы и пожилой господин тоже рассердился. Нет же, я не с Авалона…» А потом, спустя минуту: «Нет, она… ну, вроде как кузина моей матери или что-то в этом духе, мы знали друг друга еще детьми, вот и все». Вот теперь Моргейна знала доподлинно: речь идет о ней. Как же быстро все, что произошло между ними, свелось к отдаленному семейному родству! Отчаянно сдерживая слезы, от которых стеснилось в горле, зная, что, расплакавшись, она покажется этим двоим еще более безобразной, Моргейна ступила на твердую почву.
– Твой монастырь вон там, Гвенвифар. Смотри, не сходи с тропы, а то опять заблудишься в туманах.
Только теперь Моргейна разглядела, что девчонка держится за руку Ланселета. Тот с явной неохотой выпустил ее ладошку.
– Спасибо тебе, о, спасибо! – воскликнула девочка.
– Благодарить нужно Моргейну, – возразил Ланселет. – Это она знает все тропы, ведущие к Авалону и назад.
Девочка застенчиво искоса глянула на свою провожатую – и учтиво присела:
– Спасибо, госпожа Моргейна.
Моргейна глубоко вдохнула, вновь запахнувшись в незримый плащ жрицы – чары, что могла вызывать по своей воле; невзирая на грязную, изорванную одежду, босые ноги, мокрые волосы, что рассыпались по плечам, спутавшись в колтуны, она вдруг явилась взгляду высокой и статной, исполненной грозного величия. Она холодно подняла руку в благословляющем жесте, молча развернулась и жестом же приказала Ланселету следовать за собою. Даже не видя, Моргейна знала, что в глазах девочки вновь отразились благоговение и страх. Она безмолвно двинулась прочь – бесшумной скользящей поступью жрицы Авалона. Ланселет неохотно побрел вслед за нею.
Спустя мгновение Моргейна оглянулась, но туманы уже соткались в непроницаемую завесу, и девочка исчезла.
– Как ты это делаешь, Моргейна? – потрясение осведомился Ланселет.
– Что «это»? – отозвалась она.
– Ты вдруг показалась такой… такой… похожей на мою мать. Статная, отчужденная, надменная и… не вполне настоящая. Точно демонесса. Бедную девочку насмерть перепугала, зачем, право?
Моргейна прикусила язык, сдерживая внезапно нахлынувшую ярость.
– Кузен, я такова, какова есть, – холодно и загадочно ответствовала она и, развернувшись, стремительно зашагала по тропе впереди него. Девушка устала, озябла, ее тошнило от отвращения, ей отчаянно хотелось остаться наедине с собою в Доме дев. Ланселет, похоже, далеко отстал, но теперь ей было все равно. Отсюда он и сам дорогу найдет.
Глава 13
Весной следующего года, в грозу, – на исходе зимы бури с дождем не редкость, – однажды поздно ночью на Авалон прибыл Мерлин. Владычица изумленно выслушала известие.
– В подобную ночь лягушки и те тонут, – промолвила она. – Что привело его в такую непогоду?
– Не знаю, Владычица, – ответствовал молодой ученик друидов, доставивший весть. – Он даже за ладьей не послал, но прошел сам по сокрытым тропам, и говорит, что должен увидеться с тобой сегодня же ночью, до того как ты ляжешь спать. Я прислал ему сухую одежду – его собственная была в жутком состоянии, как ты можешь вообразить. Я бы вина и еды ему тоже принес, да только он говорит, что, возможно, поужинает с тобой.
– Передай, что его ждет радушный прием, – промолвила Вивиана, старательно добиваясь того, чтобы голос звучал бесстрастно, – она превосходно освоила искусство скрывать свои мысли, – но как только юноша исчез, позволила себе изумленно нахмуриться.
Она позвала прислужниц и велела принести ей не обычный скудный ужин, но снедь и вино для Мерлина и заново развести огонь.
Спустя какое-то время за дверью послышались его шаги, войдя, гость направился прямиком к огню. Ныне Талиесин был согбен годами, волосы и борода его совсем побелели, в зеленом облачении ученика барда он смотрелся несколько нелепо – платье оказалось ему слишком коротко, так что из-под нижнего края торчали костлявые лодыжки. Вивиана усадила старика у огня – он все еще дрожал – и поставила рядом с ним блюдо с едой и чашу с вином – доброе яблочное вино с самого Авалона в чеканной серебряной чаше.
Сама она присела рядом на низкий табурет и, глядя, как гость ест, тоже подкрепилась хлебом и сушеными фруктами. Когда же Мерлин отодвинул блюдо и пригубил вина, она промолвила:
– Теперь расскажи мне все, отец.
Старик улыбнулся собеседнице.
– Вот уж не ждал услышать от тебя такое обращение, Вивиана. Или ты думаешь, что я, впав в старческое слабоумие, принял духовный сан?
Владычица покачала головой.
– Нет, – промолвила она, – но ты был возлюбленным моей матери, которая носила титул Владычицы до меня, и ты стал отцом двух моих сестер. Вместе служили мы Богине и Авалону столько лет, что мне уж и не счесть, и, как знать, может, нынче ночью я тоскую по утешению отцовского голоса… сама не знаю. Нынче ночью я чувствую себя совсем старой, оте… Талиесин. А что, по-твоему, я слишком стара, чтобы быть тебе дочерью?