Ник пожал плечами:
— Не обращай внимания. Работал вчера до четырёх, сроки поджимали. Что пить будешь?
Тут же появилась на столе бутылка хорошего вина, сыры и виноград на подносе. Выпили за встречу. Разговорились. Вспомнили о совместных юношеских похождениях, и под это дело распили вторую. Альберт неожиданно для себя втянулся в беседу, оживился и тут же почувствовал, что туго сжатая пружина тревоги немного ослабла. Он откинулся в кресле и закрыл глаза, чувствуя, как расходится по крови порция алкоголя — притупляя напряжение, вуалируя действительность до уровня, совместимого с нормальной жизнью. На вопрос Ника, как ему там, на севере, не скучает ли по родному городу, покачал головой и проговорил:
— Скучать... Не сказал бы, времени нет. Там расслабишься — сожрут в секунду. А вот сегодня... Спустился к набережной, уловил запах нефти с моря — и как будто не было двадцати прошедших лет. Как будто жизнь только начинается, и всё ещё впереди. И опыта прошлого нет, и войны, и потерь. И, чёрт побери, так хочется верить, что в самом деле всё ещё будет хорошо! Как будто тебе снова двадцать, и ты стоишь на последней ступени, смотришь на потянутую нефтяной плёнкой воду и единственное, что тебя сейчас волнует — придёт та красавица, за которой волочился последние две недели, или продинамит.
Ник понимающе усмехнулся, но ничего не сказал.
Альберт продолжил, обращаясь уже скорее к самому себе:
— А потом вспоминаешь, кто ты есть сейчас, сколько тебе и что у тебя за спиной. Молодые красавицы проходят мимо и даже косого взгляда не бросят. Хочешь, не хочешь, приходится признать: «Вышел ты в тираж, старик. Уплыло твоё счастье бумажным корабликом в канализацию, и твоя молодость принадлежит седому ироничному клоуну».
Прево почесал бровь и хмыкнул:
— Не, ну ты выдал! Тебя послушать, так нам на кладбище уже прогулы ставят. Уж кому-кому, но не тебе на недостаток женского внимания жаловаться — с юности все лучшие девчонки твои были. Вымотался ты просто, дружище.
Ник сделал большой глоток, посмотрел сквозь бокал на свет, словно примериваясь к чему-то, и будничным тоном выдал:
— Давай уже, выкладывай, что у тебя там. Я же знаю, ты не старого приятеля повидать приехал, человек-функция.
Альберт, застигнутый врасплох таким переходом, едва не поперхнулся. Откашлявшись, выдавил: «Прости», на что Ник только добродушно отмахнулся — проехали, мол.
Что ж, к делу, так к делу.
Лаккара вытащил из кармана флешку и бросил на стол.
— Ты прав. Нужна твоя помощь.
Ник покрутил в руках невзрачный прямоугольник USB-накопителя.
— Надеюсь, вирусов на ней нет, тебе доверять можно?
— Нет, там кое-что пострашнее вирусов.
Через пару минут Лаккара наблюдал, как бледнеет Прево, рассматривая фотографии.
— Откуда это у тебя?
— Человек, которые послал мне флеш-карту, уже мёртв. — Альберт выдержал паузу, пристально посмотрел на приятеля, но тот глаз не отвёл, и тогда Лаккара продолжил: — Мне хотелось бы знать, как эти фотографии оказались у него.
— Зачем? — Ник бросил на него быстрый взгляд поверх очков.
— Хочу понять, с какой целью это было сделано. Что-то подсказывает мне: на этих фотографиях есть важная информация, но я её не вижу.
Прево нахмурился.
— Ладно, что ты от меня хочешь?
Альберт пожал плечами:
— Если бы я сам знал... Ты же программист?
При этих словах Прево скривился, словно съел что-то кислое. Однако промолчал, и Лаккара счёл возможным продолжить:
— Можно что-то извлечь из файлов?
— Много чего можно, конечно. — Ник с сумрачным видом смотрел в экран. — Не факт, что эта информация тебе пригодится, но мы можем попробовать извлечь метадату. На все фотографии?
— Можно на все? Тогда на все.
Ник вздохнул, потом кликнул на непонятную Лаккаре иконку на ноутбуке. Открылось чёрное, словно вход в новую вселенную, окно. Пальцы Прево забегали по клавиатуре, и вселенная отозвалась, выдавая раз за разом строчки, аббревиатуры, цифры. Альберт недовольно нахмурился.
— Чёрт ногу сломит. Что это?
— Тебе повезло. Всё, что тебе может быть нужно, в наличии. Имя фотографа — вот тут, — Ник ткнул пальцем в экран, — модель камеры... время... локация... Это, похоже, оригиналы. Давай сохраню отдельным файлом. Туда же, на флешку?
...Выйдя от Ника, Альберт задумался. Теперь он знал, кто сделал снимки в тот злополучный день — некто Кьюан Мун. Имя было необычным, и Лаккаре показалось, что найти фотографа не составит труда. А вот дальше что?
В номере Альберт опять открыл файл. Внимательно шёл от строчки к строчке, пытаясь хоть за что-то зацепиться. Отметил про себя, что фотограф, похоже, провёл в Катамарке несколько дней — практически все фотографии были сделаны в двадцатых числах июня и только отдельные из них датировались шестнадцатым.
Альберт пытался сосредоточиться, но мысль ускользала, усталость брала своё. Однако, вопреки ожиданиям, тревожным сном он забылся не раньше трёх ночи.
И проснулся, проспав не более четырёх часов, по давней привычке вставать в семь. Несколько минут ещё пытался уснуть, но вскоре понял, что ничего из этой затеи не выйдет, и, раздражённо отбросив одеяло, встал с кровати. Лететь в Оресту он собирался только вечером, так что впереди был ещё целый день. Альберт смотрел из окна, как город неспешно переходит из ночной разгульной ипостаси в деятельную дневную, как плавят фонари свинцовый осенний сумрак, и впервые за долгое время ощущал, что на несколько предстоящих часов действительно свободен.
Минут через пятнадцать над морем прорезалось золотое зарево, медовая дорожка побежала по воде, и медленное предзимнее солнце взошло над миром. Вскоре его лучи заиграли на белых мраморных плитах набережной, и Альберт почувствовал, что старый город позвал его.
От отеля до тысячелетних крепостных стен Лаккара дошёл минут за десять. Уже переходя дорогу к массивным двойным воротам с каменными головами львов над арками, он был вынужден резко остановиться — мимо пролетел какой-то пижон на «Maserati».
Водила ещё и на сигнал давил, не отпуская. Альберт увидел, как он энергично жестикулирует и матюкается. Да, это в Оресте можно было рассчитывать на сердечное: «Прости, братан». Тут переедут, да ещё и покроют трёхэтажным.
Вспыхнуло раздражение, недавнее умиротворение мгновенно испарилось. Альберту подумалось, каким богатым стал город после войны. В воздухе, казалось, пахло деньгами. Дома, облицованные редким видом песчаника, широкие проспекты, заполненные дорогими машинами, сияющие витрины магазинов, распахнувших двери для толстосумов. Всё нескромно, всё напоказ, всё кричало о богатстве. Лаккара поймал себя на мысли, что успел отвыкнуть от всей этой южной роскоши, но дело даже не в этом. Город всегда был красив. В отличии от Оресты, Бадкур дышал тысячелетней историей. Но сейчас город выглядел шлюхой — роскошной, размалёванной шлюхой, пропахшей дорогими духами. «Здесь всё продается и всё покупается», — заметила как-то мать. Заметила, пожалуй, с гордостью: мол, таков уклад, так мы всегда жили. Удобно.
Но не в том случае, когда разменной монетой становятся человеческие жизни...
Тем же вечером он вернулся в Оресту. Нерешённая ситуация не давала покоя. Даже в понедельник следующего дня, сидя в такси, уносящем его в западный район города, он снова и снова задавал себе вопрос: было ли на этих фотографиях то, что привело Лео к гибели? То, чего он, Альберт Лаккара, пока не видит?
...Офис FBC занимал в башнях Бейшор последние этажи с девятого по двенадцатый. Альберт уже выяснил, что офисы под ними арендовали риэлторская контора, зубная клиника, конференц-зал и IT-компания. На любой этаж лифт беспрепятственно возил своих пассажиров в течении всего рабочего дня, где-то с семи утра и до семи вечера.
— А если кто-то захотел бы прийти на работу пораньше или покинуть здание позднее?