С другой стороны, что-то в деталях биографии Стюарта не складывалось. Например, с чего ему так горело поступать на военную службу с недолеченным сотрясением мозга? Как он прошёл медицинскую комиссию? Искать причину такой спешки долго не пришлось — Лаккара понимал, что Стюарт шёл убивать, мстить за близких. Для северян это — идеальная биография героя. Альберт же вчитывался в послужной список и видел нечто совсем другое.
Командировка в Лавальтьер... Подразделения Освободительной Армии сражались там насмерть, Лавальтьер был важной стратегической точкой, но федералы ничем не гнушались. Мирное население под миномётным огнём? Кого это волнует? Всё превратили в прах. Жизнь аппийца мало стоит в глазах солдата Федерации.
Сантье через два года после.... Федералы вошли в эту деревеньку с уверенностью, что там прячется небольшой отряд ополченцев. Убедить их в обратном было невозможно: они сначала расстреливали каждого пятого жителя, потом каждого третьего. Выжило всего несколько человек. Принимал ли Стюарт участие в этих расстрелах? Почему, перелопатив гору ненужных бумаг и включив в отчет информацию о каждом стюартовском чихе (в прямом смысле), агентство не удосужилось найти его однополчан и задать им этот вопрос?
Петава.... Последний год войны. Отряд капитана Уэллса, в котором служил Стюарт, выдавили в Авелин, но им удалось избежать того, что Альберт счёл бы справедливым возмездием.
Авелин... Мика — из Авелина. Надо будет её спросить, что она слышала о федералах, застрявших в горах этого небольшого региона.
И потом, после войны четыре года полной.... неактивности? Стюарт что, грехи замаливал в одиночестве? Нет, Альберт уже знал его: эти несколько лет выпадали из общей картины, рисовавшей деятельного, импульсивного и строгого человека. Значит, он достаточно хорошо изучил характер Стюарта, но ещё очень плохо — его жизнь. Досье явно было не полным.
Ощутив, как тяжелеет голова, Лаккара захлопнул крышку ноутбука, вытянул ноги под столом, закинул руки за голову и на пару минут закрыл глаза. Он уже решил, что сейчас поедет домой, как раздался звонок и знакомый вкрадчивый голос поинтересовался, найдётся ли у мистера Лаккары пять минут для беседы.
Пилар!
— Альберт, я думаю, вас это заинтересует, — произнесла она. — Тем вечером, когда не стало Лео, один человек покинул офис компании где-то после восьми. Записывайте имя и адрес.
Записал. Вежливо попрощался. Механически пролистал досье до конца. По этой части он сделал всё, что мог.
Расследование смерти Лео... После разговора с Эллисоном и появления Андре, следовавшего за ним по пятам, как верный пёс, Лаккара уже не чувствовал себя под чьим-то прицельным наблюдением. Барроса приказал остановиться, но Альберт всегда с трудом принимал поражение. Собственно, никто ему не указ, если он решит продолжить это дело в частном порядке. Приняв такое решение, Лаккара внутренне примирился с очередной проволочкой и в освободившееся от расследования время вместе однополчанами включился в организацию Дороги Примирения, втайне надеясь, что нечто вскоре сдвинет его с мёртвой точки.
Вот оно.
Сдвинуло.
Альберт вышел из-за стола и прошёл в приёмную. Там, в кресле с широкими подлокотниками из синего вельвета, дремал Андре. Лаккара растолкал охранника:
— Эй, просыпайтесь!
Тот недовольно зашевелил губами, с трудом разлепляя веки.
— Чего вам?
Чего ему... Охранничек, мать его, с таким пристрелят, а он проспит благополучно.
Лаккара ему не доверял, не испытывал ни малейшего желания ставить его в известность о своих планах на завтра — подозревал, что Андре о каждом его шаге доносит Барросе, а возможно, и кому-то ещё. Поэтому, вытащив бумажник и отсчитав несколько банкнот, протянул их охраннику со словами:
— Отдохните-ка завтра, Андре. Я планирую работать из дома, вы мне не понадобитесь.
...Утром следующего дня Альберт припарковал машину на подъездной дорожке возле старого дома. «Вы достигли конечной точки маршрута», — сообщил навигатор. Лаккара вышел из автомобиля и осмотрелся. Район, в котором он оказался, застраивался ещё лет сто назад и сейчас выглядел... хм, антикварно. Дома — двухэтажные, вытянутые как иглы, без веранд и таких привычных для Оресты палисадников — жались друг к другу вдоль узкого тротуара. Сто лет назад кондиционеров, понятно, не было, летом прохладу приносили северные ветра, и дома строились соответственно: с высокими потолками, но узкими комнатами и окнами с северной и южной стороны. Альберт раньше не бывал в этой части города; слышал только из новостей, что скоро здесь построят большой торговый центр, а значит, все эти ветхие постройки будут сносить.
Ко входной двери вели несколько ступенек, обещавших перелом обеих ног любому на них ступившему. Альберт даже не сомневался, что при первом же шаге прогнившее дерево развалится под его весом. Прыгнуть, что ли, на верхнюю ступень с разбега? Как-то не солидно. Но, пока он раздумывал, из окна кто-то крикнул старческим дребезжащим голосом:
— Эй, мистер! Зайдите слева, через задний вход!
Альберт приветливо махнул рукой кричавшему и, обойдя домишко, оценил заднее крыльцо как более надежное. Дверь перед ним распахнулась. На пороге стоял старичок лет восьмидесяти, а то и старше, аккуратно одетый, с редковатыми, но длинными седыми волосами.
— Чего вам надо? — грубо спросил он, оглядывая Альберта с ног до головы. — В Господа не верю, ничего не покупаю.
— Мне нужно поговорить с Фредом Балджером...
— Ну, я — Фред Балджер. Чем обязан?
Лаккара призвал на помощь всю свою выдержку — старикан оказался явно не из сговорчивых.
— Вы были последним, кто видел Лео Дробински перед смертью. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Вредный дед ещё больше нахмурился.
— С чего вы это взяли?
— Охранник видел вас в тот день, вы вышли после восьми вечера. — Альберт старался говорить размеренно, контролируя речь. — Остановились поговорить с ним, забыли отметить имя и время своего ухода, но охранник — ваш старый знакомый, он вспомнил об этом эпизоде в разговоре с моим человеком.
— Чёрт бы побрал этого пиздюка!
Старикан экспрессивно взмахнул рукой.
Кисти его рук, перекорёженные артритом, напоминали клешни.
— Ну, ладно, пусть так. Я закончил работу в этот день поздно. Но это ещё не значит, что я был последним, кто видел Лео.
— Кабинет Лео был напротив вашего, а дверь он никогда не закрывал.
Старик посмотрел на Лаккару с интересом.
— Аппиец?
— Да, сэр.
— Лео был чокнутым упёртым придурком, но он мне нравился. Не нравилось только, что последнее время он стал лизать вам, аппийцам, задницы. Ничем не могу вам помочь. Убирайтесь.
С этими словами он уже собирался было захлопнуть дверь, но Альберт решительно шагнул вперёд:
— Вы ведь тоже журналист?
Балджер приосанился:
— Старейший работающий журналист, шестьдесят пять лет стажа, приятель, и что?
Альберт поднял ладонь в примиряющем жесте.
— Минуту. Выслушайте меня. Вы посвятили своей профессии более полувека. Неужели вам всё равно, что вашего коллегу-журналиста прихлопнули, как москита, чтобы поставить точку на расследовании, которое он вёл? Как насчёт корпоративной этики? Так-таки ничего не дёрнулось, когда узнали? — Альберт «включил» профессиональное давление. — В государстве, где принято дорожить свободой слова и свободой прессы, Лео Дробински убили именно потому, что его право на эту свободу было кому-то неугодно.
Старик хмыкнул.
— Чего вы мелете? Всем известно, что это было самоубийство. Ещё скажите, что я его убил.
— Не думаю, что в этом случае убийца был бы таким идиотом, наверняка он действовал бы куда более осторожно.